вазиря, что не знала, кто он: друг или враг. Говорил он с ней как друг, в худшем случае — как союзник. Но что им движет, зачем ему это? Мотивы его оставались для неё столь же непонятными, сколь непроницаемым было его древнее лицо, на котором отражались только те чувства, которые он хотел показать.
Ценнайра задумалась о том, что расскажет Очену. Вазирь, без сомнения, будет её расспрашивать. А то, что Аномиус надеется вскоре освободиться от колдовских пут, — важная новость. Что предпримет Очен? Не разобьёт ли зеркало, чтобы не дать Аномиусу перенестись сюда? Каков будет ответный ход Аномиуса? Не предаст ли её Очен? Она мимолётно вспомнила Каландрилла и попыталась представить его реакцию, но тут же отогнала от себя эти мысли. В голове её и без того царил страшный сумбур. И ей надо думать о том, как выжить.
Так предупредить Очена или нет?
Ценнайра не знала, на что решиться. Насколько ей нужно бессмертие? Но в том, что ещё не готова отказываться от жизни, она была уверена.
Когда первые лучи рассвета окрасили небо в серый Цвет, Ценнайра наконец приняла решение: она, как и раньше, будет вести двойную игру и рассказывать колдунам попеременно только то, что необходимо, не больше. Она не расскажет Очену о том, что Аномиус готов сбросить с себя колдовские путы, а Аномиусу — о существовании Очена. Она будет играть роль преданного слуги до тех пор, пока сама не решит, чью сторону занять. К тому времени она, может, ещё чему-нибудь научится и найдёт ответы на другие вопросы.
Ценнайра отвернулась от светлеющего окна и улеглась в кровать, закрыв глаза, как обыкновенный смертный.
Утро не принесло ей облегчения, а только все усложнило.
Форт пробуждался, птицы пели, мужчины громко переговаривались, лошади храпели и били копытами, звенел металл, скрипела кожа, слышался шум шагов. Тысячи запахов дурманили ей голову: пота животных и мужчин, свежего навоза, дыма, готовящейся пищи, древнего камня, почти очищенного Оченом от колдовства Рхыфамуна. Она встала и привела себя в порядок, размышляя над тем, что надеть: то ли роскошные одеяния, которые были на ней вчера вечером, то ли крепкое кожаное облачение, в, котором она пересекла Куан-на'Фор. Роскошный джессеритский наряд, конечно, очень красив, но, решив, что это будет нескромно, она выбрала простые одежды, более по вкусу её… Кого? Спутников? Товарищей? Она не по- женски выругалась, недовольная собой, своими сомнениями и тем, что вынуждена плясать под чужую дудку; зашнуровала кожу и небрежно облокотилась на подоконник амбразуры, наблюдая за суматохой во дворе и за утренним солнцем, освещавшим стены замка. В дверь постучали.
Катя, тоже в доспехах, с улыбкой приветствовав её, предложила воспользоваться баней, пока мужчины спят. Ценнайра согласилась, полагая, что Катя хочет задать ей несколько вопросов. Но ошиблась. Катя была расположена явно по-дружески, словно одобрение Очена предыдущим вечером развеяло все её сомнения. Катя говорила об их приключениях, о клятве Брахта — это показалось Ценнайре очень странным, — о том, что их ждёт впереди. В свою очередь Ценнайра придумала короткую историю о своей жизни в Кандахаре с непродолжительным трагически закончившимся замужеством, после которого у неё оказалось достаточно средств, чтобы снарядить караван и отправиться в путешествие по миру.
Катя рассмеялась и сказала:
— Тогда можешь считать, что тебе повезло. Там, куда мы направляемся, не был ещё ни один смертный.
Ценнайра со смехом спросила:
— Вернусь ли я когда-нибудь в Кандахар?
Катя посерьёзнела:
— Надеюсь, вернёшься. Добраться до Кандахара будет трудно, но не труднее, чем то, что ждёт нас впереди.
— Нет, боюсь, в Кандахар я больше не вернусь. — Ценнайра покачала головой и с деланным смущением отбросила с лица длинные локоны. Потом, скромно потупив взор, продолжала: — Я ещё сама точно не знаю, но мне кажется… мне судьбой предписано… идти с вами.
— Возможно, — серьёзно согласилась Катя. — Иначе как ещё объяснить, что ты оказалась у Дагган-Вхе как раз в то время, когда прискакали туда мы?
Ценнайра кивнула и сделала вид, что намыливается, пытаясь по запахам определить, не подозревает ли её в чем Катя. Все, что она могла различить, было несколько насторожённое, но все же истинно дружеское расположение. Видимо, одобрение Очена и впрямь давало ей некий кредит доверия.
— Вероятно, — продолжала Катя, не дождавшись ответа от Ценнайры, — сюда тебя привели сами Молодые боги. Они помогают нам, чем могут. Вполне возможно, ты тоже часть их божественного умысла.
— Ты действительно так думаешь? — Ценнайре даже не пришлось разыгрывать удивление.
— Я не пытаюсь проникнуть в замыслы богов, — ответила Катя. — Но то, что ты оказалась в определённом месте… в определённый час… — Она пожала бронзовыми от загара плечами, с которых потоками стекала вода, и шаловливо улыбнулась: — Не сомневаюсь, Каландрилл тоже так считает.
Ценнайра скромно потупилась и сказала:
— Он очень привлекателен, к тому же он принц Лиссе. Удивительно, что у него нет супруги.
— Никакой он не принц. Его объявили вне закона, — пояснила Катя. — Когда-то он любил, но она стала супругой его брата.
— Он до сих пор её любит? — спросила Ценнайра.
— Её? Нет.
Ценнайра улыбнулась и пробормотала:
— Очень хорошо.
Катя кивнула и, словно закрыв эту тему, предложила вылезти из ванны и идти завтракать. Ценнайра, не желая переигрывать, согласилась.
В столовой их уже ждали. Каландрилл и Брахт завтракали в компании Очена и Чазали. Мужчины вежливо приветствовали вошедших женщин. Ценнайра взглянула на вазиря, но его улыбающееся лицо тут же стало непроницаемым, и он поспешил вернуться к беседе с киривашеном. Катя села рядом с Брахтом, и они едва слышно обменялись несколькими словами. Каландрилл выдвинул для Ценнайры табурет, и она наградила его смущённой улыбкой, пробормотав слова благодарности и довольная румянцем, проступившим у него на щеках.
— Мы выступаем завтра, — сказал Каландрилл, с трудом скрывая смятение, овладевшее им от близости Ценнайры. — К тому времени Очен полностью очистит форт. Мы отправляемся на рассвете.
Ценнайра кивнула и приступила к трапезе. Каландрилл, как мог, развлекал её разговором. Его собственные слова казались ему неуклюжими, а Ценнайре — очаровательными. Благодаря своей красоте она выслушала немало комплиментов в прошлой жизни, но ими мужчины пользовались для того, чтобы обговорить коммерческую сторону дела. Невинность Каландрилла забавляла её. Юноше и в голову не приходило, что когда-то она была куртизанкой. Да, он делал ей комплименты, но так застенчиво, будто не знал, что это — обычное начало отношений между мужчиной и женщиной. Ценнайра помогала ему поддерживать беседу, но ровно настолько, сколько требовала от неё новая роль. Она отказалась от множества уловок, которыми пользовалась в подобных случаях. Её единственной заботой сейчас было помочь ему преодолеть свою застенчивость.
Когда трапеза подошла к концу, Чазали оставил их, чтобы совместно с Тэмченом проверить оборону форта. С уходом киривашена в трапезной стало как-то пусто.
Очен тоже извинился и оставил их вчетвером. Ценнайра позволила бы себе отдохнуть перед продолжительным и рискованным путешествием, но Брахт предложил подготовить лошадей, и все вместе они отправились в конюшни.
Лошади их были накормлены и напоены, но почистить их джессериты не решались. Они даже приближаться к ним опасались: крупные животные, особенно жеребец Брахта, нагоняли на них явный страх.
Керниец принялся чистить вороного, нашёптывая ему на ухо ласковые слова, на что конь отвечал тихим довольным ржанием. Человек и жеребец словно беседовали о чем-то, понятном только им двоим.
— Временами мне кажется, — заметил Каландрилл, начиная скрести гнедого, — что Брахт любит своего
