Дальше они поехали обычным размеренным шагом. Им некуда было спешить. Самое жаркое время суток всадники провели в тени деревьев, а на ночлег расположились в маленькой придорожной гостинице. Наконец после полудня наступил момент, которого ждал Филипп. Всадники поднялись вверх по холму, и когда они достигли вершины, их взорам предстал Бланш-Гарде, раскинувший свои домишки, а в отдалении и замок посреди широкой долины. Филипп вытянул вперед руку с хлыстом, указывая Жильберу на белые, с плоскими крышами домики городка, на вьющийся по равнине ручей, на зеленую гладь болот и высокие посеревшие от времени стены огромного замка.
Над воротами развевалось знамя д'Юбиньи; приглядевшись, Филипп увидел сияющий в лучах солнца шлем часового. Издалека донеслись родные звуки трубы, и в глубине широкого двора засуетились крошечные черные фигурки обитателей замка. Всадников узнали. Обитателям замка давно была известна быстрая на расправу рука сира Хьюго, и барона нужно было встретить должным образом, со всеми подобающими церемониями. А главное, стол должен быть готов.
Жильбер в это время рассматривал свой новый дом с нескрываемым интересом.
– Какой большой замок, – с уважением, не без оттенка восхищения пробормотал он.
– Но не идет ни в какое сравнение с крепостями на севере, – заметил Филипп. – Я никогда не видел Крэк, огромный замок, принадлежащий госпитальерам в Ливанских горах, но мой отец бывал там не один раз. И, несмотря на амбиции барона, Бланш-Гарде можно уместить там целиком, да и то он бы затерялся в одной из комнат!
Жильбер помотал головой и расхохотался.
– Да нет же, Филипп совершенно прав, – подтвердил его слова сир Хьюго.
– В королевстве есть несколько поистине огромных крепостей. Бланш-Гарде построен уже много лет назад и, можно сказать, немного устарел. Наш замок кажется совсем крошечным по сравнению с Сафитой, Бофором или крепостью Керак в Моабе, принадлежащей Рено. Ты сам когда-нибудь все это увидишь.
С этого дня для Жильбера началась новая жизнь. Он скоро перенял местные обычаи в манере одеваться, в еде, в организации дня. Он регулярно принимал ванну, спал на мягкой постели, оценил по достоинству вкус восточных фруктов, и теперь ему любопытно было узнать, что сказали бы его родственники в далекой Нормандии в Эссейли, если бы они хоть одним глазком могли увидеть ту роскошь и комфорт, к которым он уже успел привыкнуть.
Но это была всего лишь одна сторона медали. Скоро он познакомился и с другой.
Жильбер узнал, что жизнь рыцаря в Святой земле проходила в основном или в сражениях, или приготовлениях к следующей кампании. В королевстве вот уже несколько лет царило видимое спокойствие, но он не мог без содрогания слушать рассказы Филиппа о последнем нападении сарацин[50], когда со стороны Египта пришла огромная армия и в Бланш-Гарде закрыли ворота и постоянно ожидали атаки врагов, которой, к счастью, удалось избежать: христиане нанесли удар первыми и застали мусульман врасплох у Монгиссарда, разгромив их армию и уничтожив всех, до последнего неверного.
Год, проведенный в Бланш-Гарде, выдался на редкость удачным. Оглядываясь назад, в прошлое, Филипп думал, что этот год стал самым счастливым из всех, проведенных в Леванте. В первый раз в жизни ему не было одиноко – он обрел друга. Теперь с ним всегда был Жильбер, и они вместе практиковались на мечах и копьях во дворе замка под пристальным надзором сира Хьюго, или выезжали с соколами на охоту в окрестностях крепости, или наносили визиты соседям и принимали у себя бесчисленных гостей.
Филипп постепенно очень привязался к Жильберу. Иногда его, правда, раздражала медлительность друга, но скоро он обнаружил, что Жильбер далеко не глуп, и Филипп принял его таким, как он есть. Он нашел в нем верного и надежного товарища, может быть, немного пессимистичного и склонного видеть во всем темную сторону, но поскольку Филипп сам иногда бывал излишне оптимистичен, то этот союз как нельзя более пошел ему на пользу. И реальный, земной Жильбер, несмотря на восточные одежды, которые в скором времени пришлись ему по вкусу, все еще оставался таким же тощим и неуклюжим, с такими же длинными руками и ногами, как и в первый день его встречи с Филиппом. В этом он не менялся. Но стоило Жильберу сесть на коня, как он вдруг весь преображался до неузнаваемости. Во всей его фигуре появлялось столько легкости и грации – просто прирожденный, великолепный наездник, инстинктивно чувствующий лошадь.
Правда, Жильбер всегда понимал и признавал, что до Филиппа ему далеко.
За минувший год Филипп возмужал и из подающего надежды оруженосца и молодого рыцаря превратился в настоящего воина, мощного, сильного бойца, которого знатоки считали одним из самых искусных фехтовальщиков на мечах на всех рыцарских турнирах королевства. Возможно, он не был пока первым из лучших, но уже выиграл зимний турнир в Аскалоне, а на Рождество был побит противником только в финальном поединке сильнейших рыцарей Иерусалима.
В Леванте миновала короткая, неприветливая зима; весной голые холмы покрылись ковром цветов, воздух наполнился бодрящей свежестью, и несколько недель христиане наслаждались самым прекрасным из всех времен года в Святой земле.
Но впереди еще оставались длинные, утомительные месяцы восточного лета. Скоро солнце убило своим зноем цветы на прежде зеленых холмах. Воздух утратил свежесть и душной бестелесной массой заполнил пространство между горбатыми холмами и расстилающимися у их подножия равнинами.
Земля, опаленная зноем беспощадного солнца, приобрела коричневатый оттенок, скованная серебристым кольцом сияющих гор. С юга поднимались облака черной пыли, несомые горячим ветром Хамсин[51]. Любое движение, когда дул Хамсин, – а это время занимало до пятидесяти летних дней, – доставляло человеку мучения, а уж путешествия и поездки верхом становились просто невыносимой пыткой: зной, пыль и докучливые насекомые.
И все-таки Филиппу казалось, что нынешний год по сравнению с предыдущим был полон веселья, радостных событий и приятных неожиданностей. Жильбер все еще не мог надивиться той роскоши, в которой теперь проходила его жизнь, бесконечной череде торжеств, праздников и увеселительных мероприятий. Но мало-помалу он начал воспринимать как должное белоснежные простыни, ежедневные ванны, золотые и серебряные столовые приборы, странные экзотические фрукты и блюда, великолепие мозаичных полов, цветистые дорогие занавеси и красивую, удобную мебель. Он выучил имена всех частых гостей Бланш-Гарде, смуглых, загорелых людей в тюрбанах и бурнусах и их горделивых дам, красующихся в туниках[52], расшитых золотой нитью, с вызывающе-яркими румянами на лицах и жеманными манерами и поступью.
Лишь много позже Филипп понял, почему завоеватели и нынешние хозяева Святой земли ведут себя так, и только так. Рыцари-крестоносцы постоянно осознавали висящую над ними угрозу смерти и поэтому