слегка пригнувшись и закрываясь маленькими круглыми щитами. Один из нападающих, в центре группы, летящей прямо на Филиппа, показался юноше командиром этого отряда. Голову его украшал белоснежный тюрбан, переливающийся на солнце драгоценными камнями. Широкие алые одежды для верховой езды трепетали на ветру; вонзая шпоры в бока своему коню, он, подняв над головой кривую турецкую саблю, махал ею своим солдатам.
Филипп почувствовал, как пальцы его крепче сжали древко копья; часто дыша, он приподнялся в стременах. Он понимал, что сейчас ему предстоит не поединок на турнире, а грубая и опасная игра на грани жизни и смерти, называемая боем. Здесь не было условностей, принятых на турнирах. Тут царствовал один закон: убить или быть убитым. В поединках рыцарей, когда оскорбление не позволяло иного выхода, кроме драки не на жизнь, а на смерть, это правило тоже существовало; и все же… все же поединок это лишь поединок, и шансов остаться в живых существовало немало. Здесь их не оставалось вовсе. И вот он пришел, этот момент, этот миг его короткой жизни, ради которого он проводил долгие часы в упражнениях с тех пор, как достаточно подрос для того, чтобы держать в руках копье или меч. Как всегда, в сердце его не было страха – только распаляющее кровь волнение храбреца.
Вдруг из передних рядов турок посыпался дождь выпущенных из луков стрел. Взвившись в воздух, они, казалось, на мгновение повисли в вышине, а потом понеслись со страшной скоростью на головы христиан. Филипп во все глаза следил за стремительным полетом стрел: так трудно было поверить, что в тебя стреляет настоящий, смертельный враг.
Казалось, одна стрела неслась прямо в него. Филипп заметил ее на расстоянии двадцати футов, а уже через секунду она оказалась почти у самого его липа. Выставив вперед щит, он пригнулся в седле. Внезапно охвативший его страх смерти оказался настолько силен, что живот Филиппа пополз куда-то вниз, а к горлу подступил горький комок тошноты.
Он услышал свист у себя над головой и в тот же миг где-то рядом услышал предсмертное, надрывное ржание лошади и резкий крик всадника. Филипп осторожно приподнял голову над краем щита. Турки, развернув лошадей, скакали прочь, непосредственная опасность миновала. Но Филипп знал, что это лишь временная передышка. Потом турки, снова повернув коней, начали обходить христиан с флангов, размахивая луками и издавая свой боевой клич: «Аллах иль-аллах! Аллах иль-аллах!» Издалека донеслись звуки кимвал[60], и сарацины поскакали прямо на линию войска христиан, которые мрачно ожидали возможности отступить назад.
– Вставайте! Съезжайтесь вместе! – командовали бароны.
Где-то в голове цепи труба заиграла боевой сигнал. Филипп услышал воинственные крики христиан и топот лошадей. Несколько обезумевших вояк, оторвавшись от войска, понеслись вперед. Турки развернули лошадей и поскакали прочь, на ходу отстреливаясь из луков.
Рыцари, доехав до середины холма, за которым скрылись сарацины, решили не продолжать погоню и поехали назад. Сзади на них посыпался град вражеских стрел – с диким ржанием одна за другой начали падать на землю лошади, и их всадники, путаясь в стременах, старались спрыгнуть с лошадей, прежде чем быть раздавленными тяжелым крупом. Большинство всадников христианского войска благополучно вернулись в свои ряды, но на упавших с коней людей сразу же налетели толпы сарацин, испуская торжествующие крики и размахивая кривыми саблями. Филипп, охваченный ужасом, смотрел на эту страшную сцену.
Одному рыцарю на раненой лошади удалось вырваться из круга обступивших его врагов, и он, низко пригнувшись в седле, поскакал прочь. Но далеко уехать на хромающем коне он не смог – один из белотюрбанных иноверцев нагнал его, хладнокровно вложил в лук стрелу и спустил тетиву. Стрела со свистом впилась в круп лошади – несчастное животное, заржав, тяжело повалилось на землю. Всадник, выбравшись из-под навалившейся на него лошади, с трудом встал на одно колено, выхватив из ножен свой меч. В это время трое турок, спешившись, устремились к нему с саблями наголо. После первого удара рыцарь упал на спину, и иноверцы тотчас же накинулись на него, рубя на куски его тело с хладнокровной яростью, потрясшей Филиппа до глубины души. Он хотел отвернуться, но не мог оторвать взгляда от ужасного зрелища.
Наконец турки оставили свою жертву, и Филипп увидел поверженного воина, истекающего кровью, в разорванной кольчуге и обагренном кровью плаще.
Турки пнули мертвое тело и, испустив вопль триумфа, погрозили саблями в сторону христиан.
Филипп судорожно втянул в себя воздух, чувствуя, как к горлу его подступает новая волна тошноты. На мгновение в его мозгу мелькнула мысль: сможет ли его рассудок выдержать это столкновение с жестокими реальностями настоящего боя с беспощадным врагом. Наконец ему удалось оторвать взгляд от распростертого на земле тела погибшего рыцаря, и тут он услышал разговор сира Бальяна с его отцом, обсуждающих положение, в котором оказалось войско, с их обычным спокойствием. Для них гибель нескольких воинов явилась просто обычной схваткой. Они, не концентрируя внимание на отдельных картинах, могли уяснить суть ситуации в целом и определить предположительный исход сражения.
– Мы должны двигаться дальше, Бальян. Останавливаться здесь опасно, – говорил сир Хьюго.
– Знаю. Мы растеряем последние крохи нашего преимущества, – согласился сир Бальян. – Бог знает, сколько драгоценного времени мы можем потерять из-за этого нападения.
И не только они одни понимали необходимость дальнейшего продвижения вперед. В этот момент Филипп услышал призывный звук трубы, и колонна двинулась дальше. С обоих флангов им угрожали сельджуки, но христиане усадили на коней собственных лучников, и турки опасливо держались на расстоянии, выжидая возможности нового нападения.
В течение полутора часов крестоносцы, не останавливаясь, шли вперед.
Неожиданно частенько поглядывавший по сторонам Филипп заметил, что турки начали выстраиваться в ряды, готовясь к новой атака. Потом, взобравшись на вершину известнякового холма, они разом понеслись вниз, к дороге. В рядах христиан наступило легкое замешательство: снова взыграли трубы.
Но, к счастью, за движением противника наблюдали внимательные глаза. Сир Хьюго д'Юбиньи, указывая рукой вперед, прокричал сиру Бальяну:
– Смотри, Бальян, они разбились на два отряда!
Сир Бальян понимающе кивнул и повернулся к трубачу.
– Подашь сигнал к атаке, когда я тебе скажу. Хьюго, предупреди людей.
На этот раз турки допустили промах. Между двумя отрядами образовалась брешь в пятьдесят ярдов, и такие опытные воины, как сир Хьюго и сир Бальян, не могли не использовать это преимущество в своих целях. Когда первая волна турок, выпустив тучу стрел, отступила, второй приближающийся отряд за толпой
