подношениями, как у нас в Оваре.
Облака пеленали небо тугим покровом, то и дело стряхивая мелкие капли. Осень. Отмечают ли в этих суровых краях Праздник Благодарения? Сомневаюсь, что здесь выращивают рис…
Девчонка, спотыкающаяся о скользкие камни в нескольких шагах впереди, будто мысли прочла, замурлыкала что-то под нос. Я прислушался и узнал безыскусную народную песенку, которую в Дзю Благодарения слышишь на каждом углу:
Голосок у Коюки был не слишком сильный, но мелодичный, и петь она умела. Даже идти стало как-то веселее. Правда, мандаринов захотелось.
— Под ноги бы лучше смотрели, барышня, — проворчал я, заслужив недоумённый взгляд Ю. — А то здоровых станет меньше, чем калек — то-то побалагурим!
— Ясно, — покладисто кивнула певунья и умолкла. Слишком хорошо воспитана, чтобы спорить. Да, отвык я от приличного общества! Взял манеру выражаться по существу, искренне, но, похоже, что грубовато.
— Простите, госпожа, — нагнал я Коюки, — вовсе не желание обидеть двигало мной, а лишь беспокойство за вас!
— Я не обиделась, а вы совершенно правы. Вести себя так — недопустимо, — вздохнула она, что окончательно уравняло меня с Они и прочей злобной нечистью, портящей жизнь честным людям. И кто за язык теребил? Пела себе девчонка — ну и пускай бы пела…
— Ладно, зато теперь мне известно, что вы очаровательно поёте, — воспользовался я приёмом, безотказно действующим даже на таких прозорливых личностей, как Ю. — У меня благодаря вашему голосу даже родилась мысль, как заработать на чашечку риса и… мандарины.
— Как же именно? — вклинился юмеми, переживавший очередной подъём сил. Я уже начал привыкать. Главное, поглядывать краем глаза, на всякий случай…
— А будем погоду заклинать. Ты же прекрасно чувствуешь, какие перемены грядут? Вот и шепнёшь на ушко, а уж я при помощи госпожи Коюки такое им представление устрою — вовек не забудут!
— А зачем его устраивать? — сделал невинные глаза мой друг. — Почему нельзя просто предсказать?
— А много ли заплатят, если заявить скучным голосом, что завтра будет дождь, послезавтра — тоже, а через день — ливень? Нет, приятель, народ любит зрелища. С ритуальными песнями и плясками. Коюки-химэ, выбирайте: петь или плясать?
Потупившись, девушка сообщила, что не знает священных танцев, а потому склоняется к пению. Я следил за её поведением, но не заметил, чтобы слово 'кагура'[55] произвело особое впечатление. Ладно, при случае продолжим испытания…
— Хорошо, тогда танцевать буду я. Только не сейчас. Привал!
Пристроив спящего совёнка на камнях вне досягаемости подкрадывающихся волн, я упал рядом и вытер пот с лица. Холодно, а лоб мокрый. И спина. Долго не посидишь — закоченеешь. Интересно, на берегу всегда такой ветер?
— Безрадостная прогулочка, — пошутил я и кивнул девушке. — Садитесь поближе, хоть немного теплее будет. Да, сюда! Ю, тебя тоже касается. Нет… не с подветренной стороны.
— А дует во все стороны разом, — хмыкнул последний, привалившись к моей спине, как мы некогда сиживали в лодке. — Есть в твоих намерениях подзаработать одна досадная прореха. Сказать, какая? Местные жители лучше нас знают, к чему такой ветер.
— К осенним штормам? — догадался я.
— Видишь, как всё просто… Ещё несколько дней, и Северный остров закроется для мореплавания на целый сезон бурь. Как тогда выбираться — ума не приложу.
— Значит, надо отчаливать без промедления! — воскликнул я.
— Ага, чтобы ненастье застало нас в открытом море, — съязвил тот. — Отличная мысль!
— Есть лучше?
— Если я сказал, что ума не приложу — как ты думаешь?
— Плохо. То есть, дело плохо! Госпожа Коюки, позвольте задать вам вопрос. Как вы, девица из приличной семьи, очутились в этих диких северных землях?
— Как любая девица из приличной семьи, господин Кото, — поразмыслив, сообщила она. — Замуж выдали.
Замуж?! Чудненько, и где же почтеннейший супруг? Неужели?..
На очевидный вопрос девушка пожала плечами.
— Я так и не увидела своего суженого, — просто сказала она. — Ещё в открытом море начался сильный ветер, и наше парусное судёнышко отнесло далеко к северу, где мы и высадились. Я потеряла спутников в лесу, в котором они решили переждать непогоду. И заблудилась, среди бела дня, представляете? Это случилось вчера… так недавно… Но я никогда раньше не гуляла по лесу, тем более, одна, так что ничего удивительного. Забралась на ночёвку в самую чащу, костёр развести было нечем, да я и не умею. Сидела, стуча зубами от холода и страха. А потом появилась женщина в зелёной накидке, изумительно красивая!
— Женщина? — повторил я. — Лес полон чудес… Простите, что перебил, это от неожиданности.
— Я тоже не ожидала её появления — она будто из воздуха соткалась за спиной. Поначалу приняла незнакомку за ками, но та успокоила меня, и говорила ласково, словно с маленьким ребёнком.
'Тебе лучше затаиться, подобно мышонку', — сказала она, — 'вон в тех кустах. В лесу сейчас тревожно, но ты не бойся, и опасность пройдёт стороной. Страх притягивает врага, а спокойствие дарует силы.
'Кто мне угрожает?' — вздрогнула я.
'Не все жалуют людской род', — она протянула руку и погладила меня по щеке, как это делала мама, только руки женщины были прохладными, а прикосновение — едва ощутимым. — 'Сиди тихо, и они тебя не заметят. Им есть, чем заняться. Я буду рядом, пока не наступит утро'.
Она присела, обнимая меня за плечи, баюкая тихими колыбельными. И я даже не заметила, как сомлела, так и не расспросив, кто она такая, далеко ли до опушки и где мои провожатые…
А на рассвете меня разбудило прикосновение к щеке, такое же лёгкое, как и прежде. Я открыла глаза, но рядом никого не было, лишь смутный огонёк светлячка плясал у самого лица. Спросонья отмахнулась от него, но тот кружился так назойливо, словно упрашивая следовать за ним. 'Да ведь это она прислала его', — догадалась я. Но привели меня почему-то к вам…
— Ещё бы, ведь это мой питомец, — иронично заметил я. — Хорошо бы увидеть вашу самозванку, присваивающую чужих светлячков!
— Она не присваивала! — Коюки с горячностью бросилась на защиту незнакомки. — Это я обозналась!
— А может, — подал голос юмеми, по обыкновению внимавший рассказу с интересом, лишь казавшимся отстранённым, — она вас направила, куда следовало? Как, говорите, выглядела ваша утешительница?
— Величественно, — подумав, сообщила Коюки. — Ростом не слишком высокая, но осанка императрицы! И ведь молодая, немногим старше меня. Я не сразу обратила внимание, от неё веяло такой зрелостью…
А девочка неглупа, наблюдательна и, похоже, говорит правду. Лазутчица едва бы призналась, что следовала за летучим огоньком — у неё нашлось бы объяснение поближе к земле. Да и бывают ли женщины-соглядатаи? Хотя, почему бы и нет? Всё-таки что-то меня в этом рассказе настораживает, только не пойму, что именно.
— Кажется, наш отдых затянулся, — я со стоном привстал на колено, опираясь о плечо Ю, который не торопился покидать тёплое общество Коюки. — Подъём?
— Вы… идите, я догоню.
— А в чём дело?
Юмеми столь красноречиво на меня посмотрел, что я мгновенно осознал свою оплошность. Да уж, тяжело найти укромное местечко, когда на берегу — песок да галька, и ни кустика, ни травинки. Кстати, почему бы самому не воспользоваться оказией?
— Коюки-химэ, я тоже, пожалуй, отстану. Только не оглядывайтесь!
— Э… хорошо.
Послушная девочка!
Позволив ей удалиться на порядочное расстояние, я с любопытством осведомился у Ю, какого тот мнения о нежданной попутчице.
— Я стараюсь не определяться с мнением о человеке второпях, — уклончиво заметил тот.
— А до вечера определишься?
— Не уверен. Позволь узнать, к чему такая спешка?
— Да так, не хотелось бы проснуться с перерезанным горлом.
— Кай, вынужден тебя расстроить: с перерезанным горлом не просыпаются. Да и думаешь ты не о том.
— А о чём надо? Хотя ты прав. Едва ли она знакома с Кагурой.
