достойного Гарри, хорошего мужа, любящего отца, верного друга, примерного христианина.
Гомер не оценил представления. Он был в ужасе и раздумывал, не позвонить ли в полицию. Но ничего не сделал. Только поднял руку, чтобы остановить Гарри.
В конце пантомимы Гарри застыл, откинув голову и схватившись за горло, словно в ожидании занавеса. Гомер налил ему еще один стакан воды. Но представление не кончилось. Гарри поклонился, взмахнул шляпой, прижал ее к сердцу и снова принялся за свое. В этот раз его хватило ненадолго, он стал задыхаться и ловить ртом воздух. Вдруг в нем что-то лопнуло, как в заводной игрушке, которую перекрутили, и он начал выдавать весь свой репертуар подряд. Работа была чисто мускульная, как пляска святого Витта. Он танцевал жигу, жонглировал шляпой, изображал, что его пинают, спотыкался, сам себе пожимал руку. Он прокрутил все свои номера в сплошной головокружительной судороге, потом отлетел к кушетке и рухнул.
Он лежал на кушетке, закрыв глаза, и грудь его вздымалась. Он был озадачен не меньше Гомера. Сегодня он повторил свое антре уже четыре или пять раз, и ничего подобного не случалось. Он и вправду заболел.
— У вас был припадок, — сказал Гомер, когда Гарри открыл глаза.
Шли минуты; Гарри полегчало, и к нему вернулась уверенность. Он прогнал все мысли о болезни и до того воспрял духом, что даже поздравил себя с лучшим выступлением за всю карьеру. Этого здорового обормота, который склонился над ним, можно наколоть на пятерку.
— Есть у вас что-нибудь спиртное? — проговорил он слабым голосом.
Бакалейщик прислал на пробу бутылку портвейна, и Гомер пошел за ней. Он налил полстакана, подал Гарри, и тот выпил вино маленькими глотками, гримасничая, словно принимал микстуру.
Медленно выговаривая слова, будто от сильной боли, он попросил Гомера внести его ящик с образцами.
— Он на крыльце. Его могут украсть. В эти баночки с пастой вложена большая часть моего скромного капитала.
Выполняя его просьбу, Гомер вышел и увидел у обочины тротуара девушку. Это был Фей Гринер. Она смотрела на дом.
— Здесь мой отец? — крикнула она.
— Мистер Гринер?
Она топнула ногой.
— Скажите ему, чтоб выкатывался. Целый день его, что ли, ждать?
— Ему плохо.
Девушка отвернулась, ничем не показав, что она услышала или приняла к сведению его слова.
Гомер внес в дом ящик с образцами. Когда он вошел в комнату, Гарри как раз наливал себе вино.
— Вполне приличная штука, — сказал он, причмокивая. — Вполне приличная… ничего, ничего. Извините за бесцеремонный вопрос — сколько вы платите за бу…
Гомер перебил его. Он не любил пьющих и хотел спровадить гостя.
— Ваша дочь на улице, — произнес он со всей твердостью, на какую был способен. — Она вас ждет.
Гарри рухнул на кушетку и тяжело задышал. Он опять притворялся.
— Не говорите ей, — прохрипел он. — Не говорите ей, как плох ее старый папочка. Она не должна этого знать.
Гомер был потрясен его лицемерием.
— Вам уже легче, — проговорил он как можно более холодно. — Почему бы вам не отправиться домой?
Гарри улыбнулся, чтобы показать, как он уязвлен и обижен бессердечным отношением хозяина. Но когда Гомер ничего не ответил, улыбка видоизменилась и выразила безграничное мужество. Он осторожно поднялся на ноги, постоял минуту прямо, потом начал покачиваться от слабости и вновь опрокинулся на кушетку.
— Мне дурно, — простонал он.
Он опять был удивлен и напуган. Ему было дурно.
— Позовите дочь, — прохрипел он.
Она стояла у обочины спиной к дому. Когда Гомер ее окликнул, она круто обернулась и побежала к нему. Он посмотрел на нее, потом вошел, не закрыв за собой дверь.
Фей влетела в комнату. Не обращая внимания на Гомера, она подбежала к кушетке.
— Ну, чего еще? — крикнула она.
— Милая дочь, — сказал он. — Я очень сильно занемог, и этот джентльмен был так отзывчив, что позволил мне здесь полежать.
— У него было что-то вроде припадка.
Она обернулась к Гомеру так резко, что он вздрогнул.
— Здравствуйте, — сказала она, протягивая руку.
Он робко ее пожал.
— Очень рада, — сказала она, когда он что-то промямлил.
Она круто обернулась к отцу.
— Сердце, — сказал Гарри. — Встать не могу.
Небольшой номер, исполняемый отцом при продаже пасты, был
ей известен, и припадок в него не входил. Когда она вновь повернулась к Гомеру, вид у нее был трагический. Ее гордо откинутая голова поникла.
— Прошу вас, разрешите ему тут полежать, — сказала она.
— Да, конечно.
Гомер указал ей на кресло и поднес спичку к ее сигарете. Он старался не глазеть на нее, но тут как раз воспитанность была ни к чему. Фей любила, чтобы на нее глазели.
Она показалась ему немыслимо прекрасной. Но еще больше его поразила бившая в ней через край жизнь. Она была тугая и звенящая. Она сияла, как новая ложка.
Хотя ей шел восемнадцатый год, она была одета как двенадцатилетняя девочка — в белое бумажное платье с синим матросским воротником. На длинных голых ногах были синие сандалии.
— Мне очень неловко, — сказала она, когда Гомер снова посмотрел на отца.
Он жестом дал ей понять, что это — пустяки.
— Бедолага, сердце у него никудышное, — продолжала она. — Сколько раз я умоляла его показаться специалисту — но вы, мужчины, все одинаковы.
— Да, ему надо сходить к врачу, — сказал Гомер.
Ее жеманность и ненатуральный тон привели его в замешательство.
— Который час? — спросила она.
— Около часу.
Она вдруг вскочила и схватилась за голову, зарыв пальцы в волосах, отчего они приподнялись на макушке шелковистой копенкой.
— Ах, — грациозно выдохнула она, — а у меня в ресторане назначено свидание.
Все еще держась за волосы, она повернула торс, не сдвинув ног, так что ее тесное платьице натянулось еще туже, обрисовав изящно выгнутые ребра и маленький, с ямкой, животик. Это искусное телодвижение, как и все другие, было настолько бессмысленным и механическим, что она оказалась даже не манерной актрисой, а танцовщицей.
— Вы любите салат с лососиной? — отважился спросить Гомер.
— Салат с лососи-иной?
Она как будто повторила вопрос своему желудку. Ответ был — да.
— И много майонезу, да? Обожаю.
— Я начал готовить ко второму завтраку. Сейчас доделаю.
— Давайте я помогу.
Они взглянули на Гарри, который как будто уснул, и пошли на кухню. Пока он открывал банку с лососиной, она уселась верхом на стул, сложив руки на спинке и опершись на них подбородком. Когда он
