бы многие мужчины.
И чего он добился? Несмотря на свою бдительность, несмотря на свое неизменное терпение, он не спас ее от нее самой.
Костас почувствовал знакомый ему беспомощный гнев. Может быть, если бы он испытывал к ней истинную любовь...
—У нее была тяжелая послеродовая депрессия, — сказала его мать. — И не было ничьей вины, когда ее положение обострилось настолько, что все вышло из-под контроля.
—Я с этим не согласен. Моя жена не обращала внимания на советы врача и сторонилась своей семьи. Если бы она не пыталась бороться с болезнью с помощью выпивки и вечеринок, она не потеряла бы самообладание и не разбилась бы.
Если бы только Костас был с ней в тот вечер! Он не должен был обращать внимание на легкий жар Элени, не должен был предоставить няне позаботиться о дочке. Мог бы отложить последнюю телеконференцию с Сингапуром. Он должен был...
—Не было ничьей вины, сынок. Это произошло не из-за тебя.
—И в том, что заболела Элени, тоже нет ничьей вины.
Но в глубине души Костас чувствовал себя виноватым. Именно он подвел свою дочь!
—Не вини себя, Коста. Тебе нужно время, чтобы освободиться от этого. Чтобы снова научиться доверять.
Он резко поднял голову. Итак, они снова заговорили о Софи ...
Костас спросил себя, что сказала бы его мать, если бы точно знала, как ему хочется довериться Софи Пэтерсон. Насколько сильную связь с нею он чувствует.
Но Костас хорошо усвоил последний урок. Доверие — иллюзия, без которой он мог обойтись. Несмотря на то, что у него было сильное искушение поверить...
После смерти жены ему меньше всего был нужен новый роман. Особенно с еще одной девушкой из дома Лиакосов.
Его мать покачала головой, потом стала готовиться к визиту в палату Элени — мыть руки и надевать маску и халат.
Костас смотрел, как его мать входит в палату. Он собирался пойти поговорить с врачом. До сих пор медики вели себя довольно оптимистично, но соблюдали осторожность. О выздоровлении Элени они говорили уклончиво. Это доводило Костаса до безумия. Ему требовалось нечто более конкретное.
Когда он зашагал по коридору, то услышал, как у него за спиной открылась дверь. Услышал, что кто-то тихо разговаривает, потом — чьи-то шаги. Это была Софи.
Он остановился.
Софи сняла маску и халат, стараясь не глядеть на Костаса, который пристально смотрел на нее. Это заняло всего несколько секунд. Она жалела, что не дольше... Все что угодно, лишь бы отсрочить их неизбежный разговор!
Она и так знала, что трусиха.
Софи спросила себя, о чем думает Костас Паламидис. Она заметила его задумчивый взгляд, когда он обнаружил, что она сидит с Элени.
Ей следовало злиться на него за то, как он с ней обошелся. Она действительно злилась. И при этом чувствовала на редкость сильное желание! Господи, спаси!
— Привет, Софи.
—Костас! Кажется, сегодня днем Элени немного повеселела. Она смеялась, а на ее щеках появился румянец.
Он кивнул, задумчиво глядя на нее.
—Я собираюсь пойти и проверить, не получены ли результаты последних тестов, — сказал он.
Ей хотелось вызваться пойти с ним. Поддержать его, когда он узнает новости, какими бы они ни оказались. Но этот человек не хотел, ни ее помощи, ни ее сочувствия. Он ясно дал ей понять, что ему ничего от нее не нужно, разве что овладеть ее телом. И все равно Софи не могла не сочувствовать ему.
Ночь за ночью она лежала без сна, спрашивая себя, было ли это настоящей причиной, по которой она осталась на Крите. Не только из-за маленькой Элени. Но потому, что Костас Паламидис в ком-то нуждался.
Нуждался в ней.
Она покачала головой. Нуждаться в такой, обычной девушке, как она...
—Софи? Нам нужно поговорить. Я ...
—Я спрашивала себя, не поможешь ли ты мне? — воскликнула она, прежде чем он успел продолжить. Все, что угодно, лишь бы остановить его. Что бы он ни собирался сказать, ей не хотелось слышать ни банальное извинение, ни объяснение. — Мне нужно найти еще одну палату, — быстро сказала она. — И уговорить медицинский персонал впустить туда меня.
—Твой дедушка.
Это не было вопросом. Да, ее дедушка. Человек, которого она поклялась никогда не прощать.
—Значит, ты все-таки решила с ним повидаться?
Она пожала плечами.
—Это показалось мне уместным.
Софи не собиралась прощать старика. Но она не могла быть такой же безжалостной, каким был он.
Может быть, он не захочет, чтобы она его навестила? Это не удивило бы Софи. Но если он этого захочет, она проглотит свое негодование и повидается с ним.
—Софи?
Она подняла глаза. Не прослушала ли она что-нибудь из того, что сказал Костас?
—Ты готова? — тихо спросил он. — Я могу показать тебе дорогу. Я навещал старика и был у него в палате.
Конечно. Она забыла, что Петрос Лиакос также был дедушкой его жены. Костас, наверняка, серьезно относился к таким семейным обязанностям, даже после смерти Фотини.
—Да. Спасибо.
Сейчас Софи была даже рада обществу Костаса. После того, как она столь долго его избегала, пыталась не думать о нем, она чувствовала себя лучше, благодаря одному его присутствию. Ведь через несколько минут она окажется лицом к лицу с человеком, которого ненавидела.
Костас повел Софи на другой этаж. Они повернули за угол и остановились возле палаты Петроса Лиакоса. Софи почти не прислушивалась к разговору Костаса и медсестры.
— Софи? — Костас пристально посмотрел на нее. — К нему должны впускать по одному посетителю, но я войду с тобой.
—Нет! — Она покачала головой. — Нет, все в порядке. Я предпочла бы повидаться с ним наедине.
Она даже не могла себе представить, что одновременно окажется лицом к лицу и с Петросом Лиакосом, и с Костасом. Ее нервы этого не вынесут! И эта встреча с дедом была слишком личным делом, чтобы она с кем-то его делила.
—Со мной там будет легче, — настаивал Костас. — Удар... он повлиял на его речь.
Она кивнула.
—Ты забываешь, что я — специалист по патологии речи. Я привыкла работать с дефектами речи. И... — поспешно продолжала Софи, прежде чем он успел ее перебить, — если он будет говорить медленно, я пойму несложные греческие слова.
—Тебе это не понадобится. Твой дедушка говорит по-английски.
—
Она пристально смотрела на Костаса и даже не взглянула на Софи.
