При этом постыдном воспоминании Анна вспыхнула от печали и гнева. Она не могла придумать извинения его предательству. По крайней мере этому разбойнику было присуще чувство чести, хотя он наверняка стал бы это с презрением отрицать.
Они выехали из дальнего конца тоннеля и оказались в маленькой зеленой долине, окруженной кольцом крутых лесистых холмов, деревья там росли так густо, что между ними трудно было бы протиснуться человеку. Когда глаза Анны привыкли к яркому утреннему освещению, она с изумлением увидела то, что можно было бы назвать хоть и крошечной, но настоящей деревней графства Котсуолд с домами, крытыми соломой. Из труб лениво поднимались извилистые струйки дыма от очагов, на которых готовили пищу. Сами трубы были сделаны из веток, промазанных глиной и раствором. Рядом на зеленой лужайке паслись молочные коровы.
– Джонни!
Огромный седобородый человек окликнул разбойника из кузни, огороженной стенами с трех сторон, расположенной на краю деревни. Он бросился бежать им навстречу настолько быстро, насколько позволяло его брюхо.
– Джозеф! – откликнулся Джон, не выпуская поводьев, и немедленно попал в объятия великана.
– Мы уж думали, Джонни, мой мальчик, что вчера пополудни ты принял смерть на Тайберне.
– Это долгая история, Джозеф, не уверен, что ты поверишь мне, если я тебе ее расскажу.
– Возможно, это так. Но дай-ка мне посмотреть на тебя. Кузнец похлопывал Джона по плечам огромными ручищами, будто хотел проверить, цел ли он и все ли него на месте.
– Во времена, когда все мы исповедовали старую веру, я зажег бы свечи в церкви и заплатил священнику за благодарственную мессу. Именно так я бы поступил, клянусь слезами Господними!
Он обратил свои прочувствованные взоры на женщину на коне.
– Ну ты, как всегда, себе не изменяешь. Притащил сюда бабенку с места казни.
Джон обхватил Анну за талию и бережно снял с седла.
– Джозеф, это леди Анна, дочь сэра Сэмюела Гаскойна, фрейлина королевы Екатерины. Некоторое время она поживет с нами.
Анна едва держалась на ногах. От ночной езды и необходимости держаться подальше от Джона Гилберта все ее тело затекло.
– Так она леди? Вот как? Что-то не очень верится. – Кузнец с хитрым видом подмигнул Анне.
– Говорю тебе правду, Джозеф, – нетерпеливо возразил Джон. – Леди Анна займет мои комнаты, а я поживу с тобой в кузне.
Кустистые брови Джозефа изумленно взлетели.
– Как пожелаешь, Джонни, но, похоже, палач так тебя встряхнул, что у тебя голова пошла кругом, если ты позволишь этой девице спать одной.
– Можете больше не держать меня, мастер Гилберт, – сказала Анна, хладнокровно снимая руки Джона со своей талии и предпочитая держаться за лошадь, а не оставаться в объятиях разбойника.
– Мастер Гилберт? – усмехнулся Джозеф. – Так вот как обстоят дела? Да?
Джон не ответил на улыбку.
– Почему не выставлены часовые? – спросил он суровым тоном.
– Ах, Джонни, ты же знаешь наших парней. Они поехали в Лондон выручать тебя из королевской петли и в случае чего привезти твое тело, чтобы друзья могли предать его земле согласно достойному христианскому обряду.
– В таком случае выставь в качестве часовых наших славных девиц, Джозеф, а когда ребята вернутся, они заплатят штраф своим женщинам, – мрачно заметил Джон. – Первое правило заключается в том, что ни один человек не смеет подвергать опасности общину, совершая рискованные и необдуманные поступки. Я знал, какой опасности подвергаюсь, когда явился в Королевский театр переодетым.
Джозеф покраснел.
– Я не мог им помешать, Джонни. Они слушают только тебя.
– Будь я проклят! Но они будут поступать как положено, – заявил Джон. А теперь мне надо отдохнуть. В Ньюгейтской тюрьме я не спал двое суток. Приговор, обещающий петлю, лишает человека сна.
Джон устало улыбнулся, отвесил еще один насмешливый поклон Анне и зашагал прочь от кузни.
– Позаботься о ней, Джозеф.
Анна прислонилась к лошадиному крупу, слишком усталая, чтобы обижаться на непочтительное к ней отношение.
Джозеф с хмурым и недоумевающим видом смотрел вслед удалявшемуся Джону Гилберту.
– Никогда не видел нашего Джонни в таком скверном настроении.
Он подозрительно покосился на Анну.
– Отведи меня в мои комнаты, Джозеф, – сказала Анна тоном, убедившим его что дама привыкла к тому, чтобы ей повиновались.
Джозеф молча направился к лужайке. Анна, спотыкаясь, поплелась следом, минуя стайку перешептывавшихся женщин, занятых дойкой коров.
Джозеф остановился возле дома с крышей, заново крытой соломой, с освинцованными стеклянными оконцами и охапкой свежих левкоев в корытце возле деревянной, окованной железом двери. Джозеф
