– Вы оба совершенно правы. Я должен исцелять не только цингу, печеночную колику или хандру, моя дорогая леди. Не смею отрицать, что учился в Италии и познал там чудесное искусство ухода за женской красотой, чтобы женщина сорока лет или старше сохраняла лицо пятнадцатилетней девушки.
Дыхание дамы участилось, а доктор, отступив на шаг, поднял руку, словно отрекаясь от собственных слов:
– Но я больше не делаю своей чудотворной мази, потому но теперь, во время большого несчастья и смятения, невозможно думать о подобных вещах. Женщина с вашим характером не станет думать о средстве против старения, когда ее муж на ложе страдания.
– Не станет, – печально ответила дама с видом мученицы.
Доктор Уиндем отвесил поклон, почти отвернулся от нее, но потом снова посмотрел ей в лицо, по мнению Анны, едва ли когда-либо отличавшееся красотой. Доктор звучно похлопал одной ладонью о другую.
– Хотя, должен вам сказать, сударыня, будь я проклят, но вижу больше смысла в том чтобы сохранить вашу красоту, и надеюсь снискать большую славу в этом деле чем в исцелении любого пациента.
Мадам вспыхнула от удовольствия, какого, подумала Анна, не испытывала лет с пятнадцати, если испытала когда-либо вообще.
Тем временем ее муж перестал стонать и оглядывался, пытаясь сесть.
– Помоги мне, о ты, всезнающий юноша, – обратился доктор к Анне. Вместе с Филибертом они подняли пациента и усадили на столе.
– Мадам, – повторила Анна, – отдайте мое серебро, и я уйду.
– Какая наглость! Ты получишь свой пенни, когда довезешь нас до ближайшей гостиницы.
Доктор покачал головой и отвесил поклон:
– Примите мои глубочайшие извинения, но я настаиваю на том, чтобы вас отвез мой сын, Филиберт Уиндем. Он устроит вас в гостинице «Белый олень», а также договорится с хозяином о том, чтобы тот обеспечил надлежащую диету вашему мужу. К тому же крепкие руки моего сына придутся вам более кстати, чем худые этого малого.
– Мой пенни, будьте так любезны – Анна вытянула свою чумазую руку ладонью вверх.
Она была в полуобморочном состоянии от голода.
– Очень хорошо.
Женщина бросила монетку, Анна ее поймала, поднесла ко рту и проверила качество металла зубами, как делали многие конюхи.
– Доктор, – сказала дама, как только ее мужа усадили на носилки, и он тяжело оперся о плечо Филиберта, – я хочу получить мазь, о которой вы упомянули. Долг жены и христианки сохранять тот облик, который даровал ей Господь, чтобы она могла радовать им своего супруга.
– Вы, мадам, на редкость мудры в сравнении с другими женщинами.
Он поклонился ей и извлек маленькую лаковую коробочку с мазью и флакон.
– Что это? – спросила женщина, поднося флакон к окну, чтобы получше рассмотреть его. – Вы же говорили только о мази.
Доктор Уиндем понизил голос до заговорщического шепота:
– Это масло не имеет отношения к моему искусству, и я даю его вам бесплатно, чтобы вы могли защитить себя. Оно от одной старой цыганки, и чары, которые в нем таятся, могут отогнать нежелательное внимание мужчин. Мадам, молю вас держать его поближе к себе. После того как вы начнете пользоваться моей мазью, у вас не будет отбоя от мужчин.
Его голос замер, а дама чуть не задохнулась от радости.
– В таком случае я у вас в неоплатном долгу, мой добрый доктор.
Доктор Уиндем поклонился чуть ли не до земли.
– Тогда добавьте мне еще два фунта, и мазь окажет поистине волшебное действие.
Уиндем поцеловал пальчики, вручившие ему деньги, их веселым видом проводил леди с баржи.
Анна попыталась проскользнуть мимо него к двери. Ей надо было поскорее улизнуть и найти какую- нибудь еду, а потом двигаться дальше в Лондон. Она не сомневалась в том, что расстояние между ней и преследующим ее Джоном Гилбертом сократилось из-за этой проволочки.
Но доктор преградил ей путь:
– Останьтесь, миледи, и расскажите мне, почему скрываете свою безупречную кожу и прочие прелести под этими грязными лохмотьями?
Анна опешила. Ее поймали с поличным, и теперь ей предстоит провести ночь в Редингской тюрьме.
– Как вы собираетесь со мной поступить? – Голос ее дрогнул, хотя она дерзко вздернула подбородок.
– Все зависит от того, насколько интересную историю вы мне расскажете, миледи. – Он улыбнулся.
– Говоря по правде, я самая настоящая дура.
– Не стоит себя винить, девочка. Твоя маскировка отменно хороша, но я врач, и у меня есть опыт: я могу разгадать истинную внешность человека, как бы он ни маскировался. Большинство людей, даже серьезно больных, пытаются одурачить слишком любознательных врачей. Пьяница клянется, что только изредка позволяет себе выпить разбавленного вина, мужчины, заразившиеся сифилисом, клянутся, что никогда не водились со шлюхами, и так далее.
