Граф сделал неожиданное движение, и Джон ткнул дулом пистолета глубже в складки бриджей Уэверби, сопровождая этот жест мрачной улыбкой, в то время как надменные губы графа плотно сжались в тонкую линию.
– Едва ли вам захочется смеяться, когда вас вздернут на дыбу и четвертуют на потеху черни, – выплюнул ему в лицо граф.
Джон насмешливо прищелкнул языком:
– Право же, милорд, вы позорите нашу английскую аристократию. Как известно, потихоньку присваиваете налоги и огораживаете общественные земли. Ей-богу, я назвал бы эти действия неподобающим словом.
Уэверби сглотнул, но сидел прямо и неподвижно, переводя взгляд с Анны на Джона и обратно.
– Можете забрать мой кошелек, мои кольца и мою карету, Джон Гилберт, но эта женщина не принесет вам ничего, кроме бед.
Джон кивнул и еще шире улыбнулся:
– Вы правы, Уэверби, но это беды, ради которых и живет настоящий мужчина.
Анна с изумлением наблюдала за разбойником. Глаза ее были широко раскрыты, лицо пылало, Прелестный рот был приоткрыт. Никогда еще она не видела Джона таким, как сейчас. В такой опасный момент он проявлял отвагу с легкостью и изяществом, не говоря уже об остроумии. Ей было странно, что до сих пор она не распознала в нем этих качеств, потому что их всегда и тщетно искала в мужчинах, но до этой минуты так и не нашла.
И снова, к ее удивлению, ее губы сложились так, чтобы произнести эти два слога его имени, и, услышав, с какой нежностью, она их произносит, он ей улыбнулся:
– Анна, радость моя, если вы доверяете своим прекрасным зеленым глазам, то лучше закройте их, потому что лорду Уэверби предстоит раздеться донага.
Стальной взгляд темных глаз Джона и резкое движение его пистолета заглушили готовый зародиться протест графа.
– Снимайте одежду, милорд. Я отдал бы еще одну жизнь за то, чтобы увидеть, как вы голый прогуливаетесь по Гайд-парку на радость денди Уайтхолла.
Уэверби развязал тесемки плаща и расстегнул камзол.
– Поспешите, милорд. Нам с леди Анной предстоит долгий путь.
Граф снял рубашку.
– Теперь Уиттлвуд не спасет тебя, разбойник. Нигде во всем королевстве не сыскать тебе приюта. Обещаю, буду выслеживать тебя, как охотничий пес.
Джон убрал пистолет из паха Уэверби и нацелил его в голову графа.
– А теперь бриджи и сапоги, будьте столь милостивы, милорд.
Анна не стала отворачиваться, но холодно наблюдала унижение Эдварда.
Пусть почувствует ее презрительный взгляд на своем обнаженном теле!
И снова, глядя на него, она испытала изумление собой или той Анной Гаскойн, которая существовала еще недавно. По мере того как обнажалось бледное стройное тело ее жениха, освобождаясь от одежды, она дивилась тому, что находила его столь красивым и желанным.
Теперь она предпочитала смуглое лицо и бронзовую кожу, более широкие плечи и более твердые мускулы Джона Гилберта, хотя при дворе все эти качества считались признаками простолюдинов.
– Нацельте на него пистолет, Анна, – сказал Джон, вручая ей пистолет Уэверби со взведенным курком.
Она приняла его без колебания и нацелила в сердце Эдварда.
– Ты с ума сошла, Анна? – крикнул граф. – Хочешь, чтобы тебя повесили вместе с ним?
Она посмотрела на Эдварда и рассмеялась:
– Должно быть, это ты спятил, если думаешь, что я предпочту жизнь с тобой смерти с ним.
Джон бросил на нее восхищенный взгляд, в котором, однако, было гораздо больше огня, чем почтения. Он заткнул свой пистолет за пояс и, пятясь, принялся выбираться из кареты на дождь.
– Да ну же, милорд, давайте, – сказал Джон, передернув плечами от сырости. – Теперь белье, – добавил он, когда граф проскользнул мимо настороженной Анны и его босые ноги ступили на землю. Он медленно развязал тесемки нижнего белья, и его тонкие шелковые панталоны упали в грязь Ринг- драйв.
Джон извлек шпагу, нацепил на нее одежду графа и закинул ее высоко на дерево, где на следующее утро ее мог бы обнаружить кучер какой-нибудь модной дамы или щеголь из благородных.
Джон отвесил графу изящный поклон:
– Приятной прогулки, милорд граф.
Разбойник шлепнул графа по туловищу шпагой, которую держал плашмя, заставив его споткнуться, взобрался на козлы и пустил лошадей в галоп.
Анна держала пистолет направленным на Эдварда, пока тот не скрылся из виду, но не могла забыть выражения его лица и рта, похожего в тусклом ночном освещении на белый оскал. Хотя он и был бледным как смерть, перед его взором маячила не его собственная кончина, а мучительная казнь ее и Джона.
Она вздрогнула, но не от летнего дождя. Если прежде Эдвард был намерен использовать ее для своих
