Конос Григорьян сунул ключ в замок и широким жестом распахнул деревянную дверь в свое старое жилье, превращенное сейчас в кладовку. Только на днях свезли сюда «трудодни» всей семьи. Чего-чего тут нет! Горожанину может показаться смешным детское тщеславие Коноса. Но тот, кто помнил не одну долгую зиму терпеливой, жестокой голодовки, когда у всей семьи опухали десны, западали губы, когда не у кого было разжиться горсткой ячменя, чтобы сварить тарелку жидкого «танов-спаса»[103], — тот поймет, что испытывает сейчас старый колхозник, водя добрых людей по своему «глхатуну». Он обтирает горлышко огромного глиняного сосуда, выпачканное белым «мацуном» — острым кислым молоком; хлопает ладонью по клети, — облако тяжелой мучной пыли встает над ней; подмигивает на колбасы, кругами подвешенные к притолоке; снимает со стенки сосуда плотную золотую каплю меда; ударяет кончиком своей воловьей сандалии по бесчисленным мешкам с крупою в углу и кивком головы показывает на тяжелые гроздья винограда, подвязанные к древесным сухим сучьям под потолок. Из-под земляного пола идет крепкий запах, там карасы с молодым вином. А сколько солений и варений, пуды красных ягод шиповника, увитые веревочкой ожерелья луковиц, красного перца, сушеные ароматные травки для супа: рехан, тархун, чабрец, мята…
Тем временем молчаливая жена Коноса быстро и весело возилась в новом доме — стелила на стол новенькую зеленую клеенку. Новый дом, рядом со старым, был построен, как сейчас всюду строят в армянских селах, квадратным двухэтажным каменным зданием со стеклянными светлыми окнами и плоской крышей. Внизу — кухня, нечто вроде сарая, наверх ведет наружная деревянная лестница; обязательно открытая веранда и две хорошие жилые комнаты с железными кроватями, коврами на стенах собственной работы, швейной машиной, тахтой, радио, патефоном, книжною полкой.
Все село, раскинутое на холмах вперемежку с садами, кажется большой новостройкой. Детский сад на 150 ребят, детдом для сирот, своя отличная электрическая мельница, свой дизель, кузнечная мастерская, столярная, где выделываются крестьянские подводы, ковровая мастерская, 5 колхозных ферм. В 1944 году засадили новый виноградник на 40 гектарах и сейчас уже собирают новый виноград. В 1947 году провели свой водопровод, взяв воду за 12 километров.
Солнце в зените. Мы снова едем. Все словно разрумянено его щедрым, ликующим светом: розовые, круглые лица, искрящиеся глаза, яркий ситец на ребятишках, красноватый отсвет земли вдоль дороги, скалы, кудрявые от кустарника. Это бесконечные заросли шиповника, которому здесь, кажется, конца нет. Он в Айоц-дзоре особенно витаминозен, и задолго до нашего культа витамина «С» здесь употребляли его сладкие, красные, мягкие плоды в пищу, очистив серединку от волокон. Кто-то из нас вдруг вскрикнул и приподнялся на сиденье: в красном луче солнца, тоже вся красная, с навостренными ушами и острым рыльцем, над самой дорогой спокойно стояла лиса.
Увидев машину, она не спеша повернулась и даже не побежала, а пошла от нас, волоча за собой, словно шлейф, слегка приподняв его, чтобы не касался травы, большой пушистый, пылающий на солнце хвост. И только под неистовые наши крики: «Лиса! Лиса!» — затрусила под конец рысцой, лениво, словно чуя, что ни у кого из нас нет ни ружья, ни повадки охотника.
Районный центр Микоян
Разные есть поселения в Армении. Ереван возник в глубине большой котловины; персы назвали его «счастливою ямой». Есть села, раскинутые вдоль каналов и рек, с красивыми уличками-каналами, в которые опускаются стены домов, зеленые от вечной сырости, — так расположен Аштарак. Есть села, где крыши одних домов служат двориками для других, построенных прямо над ними чуть ли не по вертикали отвесного ущелья, — так отвесно стоит большой районный центр Мегри.
Ни на одно из этих мест не похож районный центр, куда сейчас въезжает машина. Время — после полудня, к закату. Солнце еще во всей своей силе, — его удлиненные лучи бросают на склоны гор какой-то малиновый свет. Прямая и чистая главная улица поднимается в село снизу наверх, идет, как по дамбе, по возвышенному месту и на другом своем конце, словно в стену, упирается в горный склон. По одну ее сторону (вверх по склону) стоят хорошие дома, спинами в горы, и зеленые сады; здесь — почти все главные здания района, банк, отличный жилой дом, гостиница, почта, редакция районной газеты, школа-десятилетка, особняк детдома. По другую сторону… Но другая сторона и отличает Микоян от всех остальных армянских районных центров.
Словно длинная балюстрада, или бульвар над высоким берегом, или терраса отеля, обрывается эта сторона спуском вниз, где тоже расположены здания, но к зданиям этим надо спускаться по ступенькам. Здесь, среди зелени, — трикотажная фабрика района, собственный пищевой комбинат (в каждом районном центре он обязательно имеется), ряд других городских зданий, расположенных ниже уровня улицы. А за ними — необычайная панорама, богатство таких красок и простора, что вам кажется — вы на курорте: зеленое ущелье со снеговыми вершинами в пролете, яркая синева, переходящая в бледное золото наверху, с дымно-розовым пологом над самыми горами, с прозрачной, цвета воды, морской зеленью, уже тронутой сумраком на востоке, с кипением малиновой лавы на западе. Снизу идет дымок, подмешивая немного черни к аквамарину. Рыжей охрой встают дорожные камни. И теплый малиновый оттенок солнца надо всем, — над крашеными стенами домов, над выбритой зеленью лугов с убранными стогами, на щеках детей, даже на «микояновском» сорте небольших мичуринских яблок, круглых, очень красных и очень вкусных. Вот таков сейчас бывший грязный, захолустный, глухой Кешишкенд, куда почти невозможно было добраться двадцать лет назад.
Вместо грязной пробоины с непросыхающими лужами навоза — мощеная улица с остановившимся на углу «зисом». Вместо жалких домишек, темных по вечерам, — залитые электричеством большие дома районной больницы, амбулатории, собственного театра. Раньше тут не было даже почты, — с 1945 года район имеет автоматизированную телефонную связь. Никогда старый кешишкендец не слыхивал о своих режиссерах, о своей театральной труппе в районе. А сейчас он читает на яркой афише, отпечатанной в собственной типографии, о том, что в его, Микояновском, районном театре силами местной труппы, в постановке местного режиссера Липарита Нерсесяна, идет новая пьеса Гургена Боряна «Высоты»… И когда, свернув папиросу, он сует руку в карман за спичками, то на этикетке этой коробки стоит: «Спичечная ф-ка в Микояне». В глуши, где и света по вечерам почти не было, — своя собственная спичечная фабрика!
Вечером в театре путешественник увидит местную интеллигенцию. В районе очень много ее: учителя и учительницы, медицинские работники, городские служащие, музыканты оркестра сазандарей, духового оркестра, работники местной газеты, учащиеся, да и сама театральная труппа из 30 человек. В Микояне нет вуза, но много студентов: это заочники педагогического института; в районе 7 полных десятилеток, 24 семилетки, 5 начальных школ. Каждую субботу приезжают сюда из Еревана крупные лекторы, потому что и здесь, как во всем нашем Союзе, люди страстно тянутся к общему и партийному образованию, к научному докладу, техническому фильму, хорошей популярной книге — ко всему, что образовывает и обучает человека.
Интересно вообще сравнить современный Айоц-дзор с тем, что застала здесь советская власть. На первом сельскохозяйственном съезде Армении в 1922 году делегат тогдашнего Даралагязского уезда сообщал в докладе, что, кроме населенных деревень, в уезде имеется 23 ненаселенных: население (азербайджанское) при дашнаках покинуло эти села. Сады почти погибли от болезней. На все крестьянское население в уезде была одна «сельскохозяйственная коммуна» с восемью членами. У беднейшей части крестьянства не было посевного зерна. В Исти-Су (нынешний курорт Джермук) не было ни одного врача; на весь Даралагязский уезд вообще был только один врач. Возле источника жили в палатках. Путь на курорт был такой: по железной дороге до станции Норашен, потом 50 километров в фаэтоне до Кешишкенда и оттуда несколько десятков километров пешком до источника, — все вместе занимало три-четыре дня…
Сейчас здесь нет ненаселенных сел. Всюду в колхозах проведен правильный севооборот. Сеют пшеницу, ячмень, рис, лен; кроме животноводства, здесь развито птицеводство; колхозники, кроме кур, имеют и отдельную ферму индеек в деревне Колулджа. Сеют табак; сады выхолены; имеется старинная роща грецких орехов, огороды, пчелы (в одной только Ме лич кА на ферме 700 пчелиных семейств!). Колхозы начали организовываться в районе в 1928 году. Сейчас бедных сел уже нет вовсе. Район послал Советской Армии за время войны 600 полушубков, 1500 тысяч рублей на танковые колонны, на
