Дам-Роз.
Приятели же его повернули к пруду де Серсо.
Еще минуту или две удалявшиеся голоса их ловил чутким ухом сидевший в засаде оборвыш. Но вот и голоса, и шаги их, наконец, совсем затихли. Фрике осторожно, едва переводя дух, приподнялся на своем месте и намеревался уже перешагнуть через плетень, отделявший его от просеки, но, к счастью, успел вовремя остановиться и опять присесть за куст.
Ему послышались чьи-то осторожные шаги, кто-то крался к месту дуэли. Скоро из-за деревьев показалась фигура Марсьяка, который осторожными шагами возвращался к месту поединка.
Он пугливо оглядывался по сторонам и долго прислушивался; убедившись, наконец, что шумят только верхушки деревьев, что вокруг никого подозрительного нет, – заметить притаившегося в густой чаще оборванца он не мог, – Марсьяк приблизился к раненому или, вернее, к умирающему, ибо губы его несчастной жертвы уже посинели.
Злорадным, торжествующим взглядом уставился он на отвратительно зиявшее глубокое отверстие, из которого лилась кровь его побежденного противника, и, казалось, считал оставшиеся ему минуты жизни.
– У него, однако, свои, совсем особые приемы для оказания помощи умирающим! – сказал себе Фрике, увидев, что Марсьяк расстегивает сюртук раненого и осторожно вытаскивает у него из кармана большой бумажник.
С жадностью открыл Марсьяк этот бумажник и принялся медленно и внимательно разглядывать его содержимое. Обстоятельство это очень поразило оборвыша.
– Отлично одет – и вор! – ужаснулся он. – Нет, я ошибся, он кладет бумажник на прежнее место… Но ведь бумажник уже пуст, этот негодяй вынул из него все, что там было, и переложил в свой.
Удвоив внимание, Фрике пожирал глазами странное зрелище. Он видел, как Марсьяк вырвал из своей записной книжки лист, написал на нем несколько слов и затем осторожно вложил его в левую руку умирающего, а в правую он всунул пистолет, который валялся у его ног.
Отступив на шаг, Марсьяк еще раз внимательно оглядел свою жертву, после некоторого размышления он наклонился, взял у него портмоне и открыл его.
– Я говорил, что это вор! – сказал себе Фрике.
Но Марсьяк, вместо того чтобы взять деньги себе, отошел в сторону, вырыл под развесистым дубом небольшую, но глубокую ямку и старательно зарыл в нее это портмоне.
– Воображает он, что ли, что из кошелька что-нибудь покрупней вырастет? – подивился оборвыш, уже решительно ничего не понимавший, сбитый с толку окончательно.
И действительно, было над чем поломать голову, так как если это был вор, то вор все-таки совсем особенный: он бросал золото и брал какие-то ненужные бумаги.
Окинув, наконец, всю местность последним, удовлетворенным взглядом, Марсьяк удалился, на этот раз направляясь уже не к житнице, а к парку Шале.
Победитель спокойно возвращался в Париж, предоставляя самой судьбе заботиться о спасении побежденного, рассчитывая в душе на его почти верную смерть.
Тут только решился Фрике выйти из своей засады. Подбежав к несчастному, почти без всяких признаков жизни распростертому на земле, он вынул у него из рук только что вложенную Марсьяком бумажку и прочел следующее:
«Не вините никого в моей смерти… Я покончил с собою, потому что не мог бороться с нищетой».
Записка была без подписи.
– Ловкий господин, нечего сказать! Но к чему же зарыл он это портмоне? – недоумевал неопытный оборванец.
Бедняк чувствовал в эту минуту страшнейший голод, и голод нашептывал ему нехорошие мысли. Ноги у него подкашивались, голова кружилась. Его тянуло к дубу-соблазнителю, под которым был зарыт кошелек с золотом. Он не мог оторвать хищного взгляда от места, где покоились эти блестящие луидоры…
Но вдруг ему показалось, что мутные, стекленеющие глаза умирающего глядят на него… Ему стало страшно, и он как бы очнулся, как бы пришел в себя.
– О-о, Фрике, друг мой! Подохни лучше с голоду, но не делайся вором-грабителем, как… как тот.
Словно гора свалилась у него с плеч – демон-искуситель отлетел от голодного человека.
Как бы в награду за свое воздержание, за благородный порыв, Фрике приметил в эту самую минуту что- то блестящее в траве.
Это была двадцатифранковая монета, выпавшая из портмоне в ту самую минуту, когда Марсьяк открывал его.
Новая мысль пришла в голову бедняку. Он голоден, а на эти деньги можно прожить целую неделю… Зачем ему воровать, если он может занять их у умирающего; он может уплатить ему этот долг, да еще с процентами, он уже знает, как с ним рассчитаться.
В нем проснулся опять развязный бродяга-мальчишка, и он уже с веселой улыбкой обратился к тому, кто за минуту перед тем внушал ему непреодолимый суеверный страх.
– Вы одолжили мне, бедняку Фрике, двадцать франков, вы не дали мне умереть с голоду, и я постараюсь доказать вам, что умею быть благодарным, – сказал он человеку, без движенья лежавшему перед ним, нисколько не заботясь о том, мог ли тот его слышать.
И голодный оборвыш принялся, как умел, за дело. Прежде всего надо было, конечно, остановить кровь, бежавшую ручьем из раны. Взяв носовой платок раненого, Фрике комком приложил его к ране, как корпию, и крепко перевязал галстуком. Сделав эту перевязку, оборвыш хотел уже встать, как вдруг заметил под ногами предмет, на первый взгляд ненужный, но на самом деле имевший большую цену. Предмет этот был тот самый клочок бумаги, который служил пыжом для одного из противников. Клочок был измят, разорван,
