Анри Шадрилье
Тайна Медонского леса
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТАЙНА МЕДОНСКОГО ЛЕСА
I
Ужин у Бребана
Это было в 1868 году.
Первый этаж дома Вашетт очень оживлен с двух часов дня. Здесь ужинают, любят и шутят на всех языках.
Это одно из мест, где собирается разношерстная, своевольная молодежь. Один приходит сюда от безделья, в надежде как-нибудь убить время, другой является в качестве спокойного наблюдателя.
Неизвестный, только что вошедший в залу и присевший к одному из пустых столов, принадлежал, по- видимому, к этой последней категории.
Это был молодой человек, или, скажем вернее, человек нестарый. Среднего роста, наружности привлекательной, с темными волосами и очень смуглым цветом лица. Походка, манеры, что-то неуловимое в улыбке и в открытом взгляде обличали в нем европейца.
И не только европейца, но даже парижанина, так как он глядел на окружавшее его шумное веселье без глупой ухмылки новичка, а как человек, попавший в свою сферу. Если путешественник этот, – судя по костюму и обветренному, загорелому лицу это должен был быть путешественник, – и улыбался иногда не всегда острым, а иногда даже довольно плоским шуткам, сыпавшимся справа и слева, то улыбался доброй улыбкой старого завсегдатая, который наконец опять попал к прежним знакомым.
Один из самых шумных его соседей был хорошо известен и посетителям, и прислуге заведения. В зале не было человека, который не окликнул бы его по имени.
– Медерик! Эй, Медерик! – кричал один. – Я читал твою статью о дивах открытых сцен. Восхитительно!
– Послушай, Медерик, – говорил другой, – твои рассуждения о современных баррикадах никуда не годны!
Этот Медерик – журналист, будучи сам известен здесь каждому, он знает всех посетителей веселой таверны наперечет.
Вот он присаживается к столу, за которым сидит шумная компания молодежи. Всем четверым он дружески пожимает руки.
Стол этот помещается недалеко от того, за которым сидит смуглый путешественник.
– Здорово, Марсьяк! – говорит он крайнему. – О! Вся банда в сборе: Карлеваль, Викарио, Буа-Репон!
– Здравствуй, Медерик! – отвечают ему хором.
– Вы, господа, конечно, от Сусанны?
– Нет, она была утомлена и потому не могла принять нас. Я уже взялся предупредить о том приятелей.
– Меня тоже очень удивило, что баккара уже кончено, – добавил Медерик. – Если только оно совсем не начиналось, то тогда, конечно, удивляться нечему.
И не обращая более внимания на прибывавшую толпу, Поль Медерик старательно занялся упрямым, не поддававшимся ножу цыпленком.
Об этих четырех посетителях необходимо сказать несколько слов.
Первый из них – Марсьяк, человек приблизительно тех же лет, как и описанный нами незнакомец; ему лет тридцать пять, тридцать шесть, а может быть, и немного больше. У него такой же смуглый цвет лица, такая же темная шевелюра, но по оттенку этой шевелюры, по особому складу губ угадывался в нем итальянец, но итальянец-плебей.
Викарио Пильвейра, если верить его собственным рассказам, – политический эмигрант. По его словам, он сделался жертвой pronunciamento, что случается нередко в благословенной Испании.
Все, конечно, возможно; но истинный испанец по его выговору сейчас же признал бы в нем жителя Пиренеев или северной Каталонии, но никак не благородного кастильянца. Человек более опытный мог бы даже прямо назвать его бесшабашным гулякой, продажным бродягой, согласным на всякое темное дело за хорошую плату.
Третий, Карлеваль, бывший компаньон разорившегося мелкого откупщика, но живет пока на свой кредит, так как катастрофа еще не всем известна. Ежедневно, около двух часов дня, его непременно можно встретить на бирже, а несколько позже – за баккара у Сусанны Мулен, любовницы Марсьяка.
О четвертом, Буа-Репон, скажем только, что он студент, не кончивший курса. Уже давно стал бы он морским хирургом, не будь у него сильных врагов. Но откровенно говоря, самый могущественный враг его – собственная лень, страсть к картам и мотовство. Он так же предан Марсьяку, как и его приятели.
Таков портрет четырех личностей, вошедших к Бребану между тремя и четырьмя часами дня.
Веселая компания пробыла в ресторане всего несколько минут, обратила внимание на одинокого незнакомца, сидевшего рядом с нею. Он очень скоро сделался предметом ее плоских шуток. Незнакомец сносил все колкости терпеливо и отвечал на насмешки снисходительной улыбкой.
Дорожный костюм путешественника, его манеры и даже упорное нежелание его вступать в разговор возбуждало у членов компании смех. До этой минуты шутки их еще не перешли границы дозволенного.
