О. Да мне и нечего скрывать, господин судья. Я довел свой рассказ именно до момента большего сближения с девицей Перле. Антония бывала часто у некой мадам Муйлье, которую вы, вероятно, знаете, и потому упомяну о средствах к существованию, о профессии этой особы. Скажу только, что и я бывал нередко в этом доме, так как там собиралось приятное, веселое общество и велась азартная, оживленная игра. Могу сообщить вам и то, что в доме этой Муйлье я сошелся с одной очень красивой девицей, Сусанной Мулен, с которой я живу и по сие время. Сусанна ревновала меня к Антонии, завидовала блеску и роскоши ее обстановки. Это чувство мелкой зависти и чисто женской ненависти не ускользнуло от Антонии и только раззадорило эту избалованную, привыкшую властвовать надо всем и всеми женщину. Ей захотелось насолить Сусанне, отбить у нее любовника. Она стала держать себя со мной гораздо свободнее, вольнее, стала делать слишком прозрачные намеки насчет того, что если бы я вздумал подарить ее своей любовью, то чувство мое будет принято более чем благосклонно… Она не нуждалась, конечно, в платонической любви, эта очаровательная, любившая погрешить, шалунья. О платонизме не было и речи! Примерно в это время Антония стала показываться в обществе в сопровождении новоиспеченного обожателя, юного Армана д'Анжеля. Арман был нашим общим любимцем, несмотря на свой горячий, вспыльчивый характер. Он был так молод, еще не успел испортиться, и потому ему прощали многое. Мы знали, что он без ума от Антонии, что он страшно ревнует ее ко всем, ко мне в особенности, и потому, не желая огорчать милого мальчика, я стал держать себя осторожнее с Антонией, несмотря на то, что и сам был увлечен ею. Я избегал встречаться с девицей Перле и потому, что вовсе не желал скандала со стороны своей сожительницы, Сусанны Мулен. Я умел держать себя так ловко, что не подал ни малейшего повода к размолвке с Сусанной или с Арманом. Такое положение вещей продолжалось до… извините, господин судья, здесь я должен коснуться дня, в который было совершено это ужасное преступление, я должен говорить о том, что произошло вечером 20 марта.
В. Отдохните немного, если желаете, и продолжайте свое показание с той же откровенностью.
О. К величайшему сожалению, не могу сообщить вам ничего такого, что могло бы навести суд на след преступника. Да и то, что мне остается досказать, я утаил бы, конечно, от всякого постороннего лица, но закон обязывает меня, как призванного по делу свидетеля, говорить правду – и я повинуюсь. Как человек честный, благородный, не имею привычки хвастать своими победами, выставлять их напоказ. Едва завязавшаяся любовная интрижка имеет значение и интерес только для самих влюбленных и едва ли может повернуть хоть на йоту ход вашего процесса; но вы требуете, чтобы я говорил, и я приступаю к рассказу. Вечером 20 марта, около десяти часов, я гулял с одним из своих приятелей на Итальянском бульваре. Вдруг мне показалось, что мимо нас прошла Антония. Бросив приятеля, я поспешил нагнать девицу Перле и, выразив ей свое удивление насчет того, что вижу ее одну, пешком в такой поздний час, предложил ей руку. Приятель мой поспешил ретироваться. «Мы встретимся еще у Гласье!» – крикнул я ему на прощанье. Так называется Неаполитанское кафе на бульваре Капуцинов, недалеко от министерства внутренних дел. Трудно, конечно, передать от слова до слова наш разговор с Антонией, мы болтали немало всякого вздору. Помню только, что она меня спросила: «Как вы думаете, снес ли бы зарвавшийся игрок измену любимой женщины, если бы его уверили, что измена эта принесет ему счастье»? Я понял намек и ответил шуткой. Мы весело болтали, время летело незаметно. Взяв фиакр, мы поехали в Валантино. Около полуночи я получил любезное разрешение проводить ее домой. Из предосторожности мы велели кучеру остановиться на углу улицы Сен-Лазар. Когда мы уже подходили к самому дому, Антонии показалось, что вдали идет д'Анжель. «Это Арман, – испуганно проговорила она, – спасайтесь!»
В. Вы видели действительно господина д'Анжеля?
О. Нет, я не видел его. Было темно, и Антонии, может быть, показалось. Но хотя я и не заметил Армана, он во всяком случае мог быть тут, мог следить за нами, и потому я счел нелишним изменить свое обращение с Антонией, перейти на более почтительный тон. Я проводил ее до самого подъезда и любезно, как вежливый кавалер, распрощался с нею. Как видите, я уходил почти ни с чем. С улицы Сен-Лазар я пошел опять к бульвару Капуцинов. Шел дождь, и я очень торопился. У Гласье я встретил опять своего приятеля и просидел с ним в кафе около часу, пережидая дождь. Потом мы кликнули кабриолет, и он развез нас по домам.
В. В котором часу были вы у Гласье?
О. Да так, от двенадцати до часу.
В. Вы не видели там д'Анжеля?
О. Нет, не заметил. Приятель мой, может быть, и видел его. А разве д'Анжель был там?
В. Считаю нелишним заметить, что не вы изволите меня допрашивать. Вы должны ограничиваться одними ответами на предложенные вам вопросы.
О. Виноват, господин судья… но мы беседуем так долго, что я невольно забыл, что это допрос, а не простой светский разговор.
В. В настоящую минуту не имею надобности задерживать вас долее. Можете уйти. Прошу вас только сообщить нам имя и адрес вашего приятеля, а также адрес г-жи Сусанны Мулен.
О. С удовольствием. Приятель мой, господин Пильвейра, родом испанец, благородный дворянин. Живет на улице Валуа, в Пале-Рояле. А мадемуазель Сусанна Мулен квартирует на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, № 1.
Показания Сусанны Мулен и Пильвейра подтвердили только заявление Альфонса де Марсиа: с десяти до двенадцати он был кавалером Антонии; с двенадцати до часу он не выходил из Неаполитанского кафе, а в час ночи был уже в квартире своей любовницы. По показанию привратника и служанок дома, в котором жила Мулен, Альфонс де Марсиа никуда не выходил до двенадцати следующего дня.
Пильвейра тоже не видал д'Анжеля у Гласье. Один из жильцов дома на улице Сен-Лазар показал, что он вернулся домой в начале второго. В то время как он входил в калитку, какой-то неизвестный выходил из нее, так что ему не пришлось звонить к привратнику. Он воспользовался открытой калиткой и проговорил скороговоркой:
– Извините, сударь. Не затворяйте, пожалуйста.
Де Марсиа и д'Анжель были представлены этому свидетелю, их заставили повторить вышеупомянутую фразу, но свидетель не признал их голоса. Он показал, что человек, выходивший из калитки, был ниже де Марсиа, что по росту он подходил скорее к д'Анжелю, но что утверждать, что это был именно д'Анжель, он не может.
Гарсоны и лакеи собрания показали, что д'Анжель действительно уходил из собрания около двенадцати часов и вернулся опять около часу. Он был очень взволнован. Сперва был в проигрыше, а потом в большом выигрыше.
Цифра выигрыша осталась спорной: кто говорил, что д'Анжель выиграл всего 10 000, кто утверждал, что 30 000. Были свидетели, которые уверяли, что он остался в проигрыше. Противоречия эти объясняются, конечно, очень просто: в продолжение шести-семичасовой игры счастье переходило не раз с одной стороны
