неизвестно. Легче мне было полагаться на сведения об этом доктора Хайнриха, чем слышать от девушки принадлежащего, к той же группе, что и я.
«Не так уж много, – сказала она к большому моему облегчению. – Даже меньше, что нам известно от доктора».
«И все же, что он сказал?»
«Сказал, что не хотел бы видеть еще раз девушку мертвой, как свою сестру. Невозможно, сказал он, видеть такое дважды».
«И как вы пришли к теме о Лили?» продолжал я вести следствие.
«Я просто долго смотрела на портрет».
«И что он сказал, когда ты смотрела?»
«Он спросил, красива ли эта девушка на портрете?»
«А ты что? Сделала вид, что ничего не знаешь?»
«Да. Спросила его о причине ее смерти. Хотела услышать от него».
«Ну».
«Тогда он сказал, что ее застрелили, и добавил кое-что».
«Что добавил?» – давил я на нее, снова сердясь, что она удостоилась большего доверия, путь даже на крупицу.
«Не важно».
Я опустил глаза от стыда, только в этот миг почувствовав, насколько грубым было мое любопытство. Но она, очевидно, подумала, что я обижусь, если она что-то от меня скроет. Я понял это по ее легкому прикосновению к моему плечу.
«Извини меня, – сказала она, – просто я стеснялась рассказать, но скрывать тут нечего, тем более, от тебя».
Я посмотрел на нее благодарным взглядом.
«Он сказал мне, что мне нельзя быть раненой, потому что он не может дважды видеть тело девушки, пробитое пулей. Он и раньше говорил такое, но на этот раз это было обращено лично ко мне».
«Потому что он тебя любит», – победным голосом воскликнул я.
«Нет, – покачала она головой, – никакого такого вывода из этого сделать нельзя».
«Но может, он отнесся к тебе, как к сестре?» – начал я фантазировать.
«Нет, он такого не говорил».
«Ты ожидаешь более ясного намека? Он ведь и так достаточно ясен».
«Нет, нет. Хотел бы он намекнуть, нашел бы для этого иной способ».
«Какой способ?»
«Оставь! – жалобно попросила она. – Поговорим об этом другой раз».
2
Если говорить о красоте, то самым красивым парнем в нашей компании был Аарон. Каждый раз я поражался необычной коже его лица, подобной шелку цвета светлого оливкового масла. Многие одноклассницы видели это лицо в своих снах, но Аарон предпочитал мужскую дружбу с Даном любви девушки. Было в этой дружбе что-то от древних культов. Они общались особым свистом, повторяя несколько нот из известной гимназистам песни «Друг мой, Йоханан». Ничего не было в этом особенного, если бы не тумаки, которые получали другие ребята, осмелившиеся воспользоваться этим паролем. Дан и Аарон пестовали свою дружбу, скрепив ее особыми правилами. И они охранялись ими, как авторские права или некий патент, которым никто не должен пользоваться.
Из этого не стоит делать вывод, что они были близнецами, вышедшими из единого чрева дружбы. Они были разными по характеру и внешности. Аарон был стройным юношей. Дан, невысок, коренаст. Мягкий характер Аарона, был перекован, если можно так сказать, на наковальне Дана до такой степени, что многие видели в нем сурового парня, жесткость которого явно не подходила к благородному лицу. Но и Дан был подвержен влиянию друга. Именно Аарон определял для него, с кем сближаться и от кого отдаляться. Он приводил Дана на любую товарищескую встречу, на любую гулянку или собрание. Он же и уводил его оттуда. Он определял, в конце концов, внешнюю политику царства их дружбы. Особенно влияли они, один на другого, в военных вопросах, которые были для них главным, определяющим их будущее. Дан учил Аарона тонкостям разборки и сборки оружия, которыми овладел в совершенстве, Аарон же выводил Дана из недр его личного оружейного склада под домом – на природу. Там Дан учился у Аарона топографии пространств, окружающих Иерусалим. Я уже рассказывал, что страсть Аарона к походам и одиночным скитаниям приводила его к каждому хребту, пещере, кургану, под которым таились развалины – от Иерусалима до берега Средиземного моря, с одной стороны, и от Иудейской пустыни до Мертвого моря, с другой.
Большим удовольствием было ходить по маршруту через горы и ущелья вне города, и этого удовольствия я удостоился, когда Габриэль приказал ему и мне вести наблюдение за селом Шафет, следить за движением в самом селе и по ведущим в него и из него дорогам. Мы поняли, что Габриэль собирается снова нанести удар и не задавали лишних вопросов. К собственному удивлению, я не ощутил разочарования от того, что на этот раз не пошел с Айей. Наоборот, я чувствовал гордость, как тот, которого повысили в звании. Именно присоединение к Аарону воспринималось мной, как переход в категорию тех, на которого можно возложить более опасные задания.
Итак, мы находимся во Французской роще, лицом к селу Шафет. Опять же, благодаря Аарону, мы добрались туда до заката. Ему нет нужды напрягаться, чтобы добраться до любого места, а затем убраться оттуда. Водитель автобуса довез нас до горы Наблюдателей, вернее, до воинского кладбища. Оттуда по петляющей тропе мы поднялись по скале на меловой холм. Оттуда, через небольшое плато на горе было рукой подать до рощи, носящей название «Французской». Не знаю, почему эта красивая роща вызывала страх и ужас у детей Иерусалима, и не в одном поколении. Они издали указывали на нее, перешептываясь: «Вот эта роща, куда похитители приводят детей». Вернее, в одинокий барак, находящийся в ее глубине. Барак этот, являющийся скромным жилищем монахов из монастыря Святой Анны в Старом городе, был источником всех наших страхов в детском саду и начальной школе, так же, как всяческие ужасные мифы окутывали страхом все, что таилось за оградой сиротского дома «Шнеллер», тоже погруженного в густые таинственные рощи. Следовало бы исследовать феномен, почему в любом месте где в гуще деревьев прячется тень, прорастает вместе с грибами, маленький миф.
Мы же преодолеваем суеверия, и ведем наблюдения в бинокль. Внизу, у подножья рощи, проходит шоссе Иерусалим-Рамалла, западнее которого, на вершине горы и располагается село, за которым мы наблюдаем. Южнее, слева от нас, расположен британский военный лагерь, тот самый, за которым мы наблюдали в начале нашего пути, и который виделся нам пустяком после всего, что мы уже прошли.
3
«Ты знаешь, какова роль банд, обосновавшихся в этом месте? – спрашиваю Аарона. – Я знаю, что Дан и Яир ведут наблюдение с хребта, западнее села».
«На этот раз Айя не вышла на позицию», – продолжаю я размышлять вслух с самим собой.
«В отношении Айи, – улыбается Аарон, – ты осведомлен лучше всех нас».
Гляжу на Аарона в некотором смятении и чувствую скрытый укол в его такой приятной улыбке. При этом закрадывается в мою душу странное чувство вины. Может, в этих словах Аарона скрыт упрек в том, что я оторвал Айю от их троицы и нарушил их отношения?
«Нет, – говоря, как человек, не ощутивший никакого подвоха, – Айя не говорила мне, дано ли ей какое- то задание».
«Странно».
«Почему это?
«Мы были уверены, что вы ничего не скрываете друг от друга».
«Никаких таких обязательств в отношении дуг друга у нас не было», – говорю сердито.
«Чего ты сердишься?» – обращается ко мне Аарон и загадочная, улыбка освещает его лицо. И я не могу понять, какие мысли скрывает мой товарищ за этой улыбкой.
«Я не сержусь», – ответил я, сам не веря тому, что сказал, – только мне казалось, что…»
«Говори прямо, что тебя мучает», – с той же с улыбкой сказал Аарон, но трудно было понять, искренен он или улыбается по привычке – быть приятным каждому собеседнику.
