Однажды (на утро после операции в Крестовой долине) Айя не приготовила уроки по истории. Господин Тирош без малейших колебаний спросил ее о причине. Ответ ее всколыхнул во мне волну солидарности с ней.
«Я устала», – ответила она ему негромким голосом.
«Это недостаточная причина», – тут же ответил ей господин Тирош, – представь себе, что строитель устал строить, а часовой устал стоять на посту. Какой бы дом мы построили, и какой жалкой и безответственной была бы его охрана»
Айя ничего не ответила. Это был, вероятно, единственный случай, когда я испытал ненависть к господину Тирошу. Но именно такие истории передавались из уст в уста в коридорах гимназии, и оттуда приходили в наши дома. Именно они убеждали наших родителей в том, что мы, наконец-то, в надежных руках настоящего воспитателя.
Глава двадцать вторая
1
Яир сегодня управляющий банком, и все его знакомые свидетельствуют о том, что мозг у него ясен, трезв и полон цифр. Его талант особенно чувствуется в области инвестиций. У меня же свои воспоминания, связанные с его характером и талантами, но я храню их при себе и никому не рассказываю, чтобы не повредить непоколебимой вере в него его клиентов. Иногда я думаю, что наследственность его отца в конце концов победила, в создании личности сына, и хромосомы, отвечающие за талант проворачивать деньги, которые были особенно развиты у отца Яира – подрядчика Рубина – победили в сыне романтические порывы, шедшие от Габриэля Тироша. По сути, нет в нас ничего, кроме того, что дали нам породившие нас. Конечно, мы можем порой сойти на какие-нибудь петляющие тропинки, которые не запечатлены в нашей наследственной карте. Но, в конце концов, мы возвращаемся в определенные нам рождением рамки. В юности все мы «сабры», мечтатели и борцы, дикие характерами и презирающие богатство. Но «сабра» улетучивается к сорока-пятидесяти годам нашей жизни, и мы становимся наученными опытом евреями, знающими цель и ищущими прибыли, прилежными сыновьями Ротшильдов и Гиршей, радостными и округлившимися.
Встречаюсь я иногда с Яиром в кафе, или мы приглашаем друг друга домой. Понятно, что во втором случае разговор заводят жены на вечные темы – о здоровье детей, ценах на продукты, новых модах, и голоса их заполняют квартиру постоянной болтовней, прекращающейся лишь в момент подачи кофе и печений. Жена моя обычно любит рассказывать жене Яира о наших квартирных проблемах, главным образом о том, что квартира слишком тесна. Госпожа Рубин считает, что нам необходима более просторная квартира. Сразу жена упирает в меня взгляд, полный обвинения: «ты видишь?», и разговоры об экономии и ссудах сменяют тему семьи и моды. Тут Яир отрывает взгляд от газеты, которой укрывается от женских разговоров, и спрашивает меня деловым тоном:
«Почему ты действительно не придешь ко мне в банк? Быть может, найдем выход?» Глаза моей жены вспыхивают надеждой, но тут же гаснут, услышав мой ответ:
«Нет. Я не собираюсь смешивать дружбу с финансовыми делами».
Тут приходит ее очередь сказать:
«Слишком ты изнежен, чтоб когда-нибудь совершить настоящий поступок».
Но когда мы сидим с ним в кафе, как это было несколько дней назад, и в разговор наш не вмешиваются женщины, выглядит этот разговор совершенно иным. Не то, чтобы он был совсем лишен сплетен и соленых шуток, и не то, чтобы мы буквально не облизывались, поедая вкусные пирожные с кремом и запивая их кофе, как будто до этого мы постились, или потому, что домашние сладости менее вкусны. Просто мы совсем отрываемся от будничных тем, всякой мелочи жизни, и обращаемся к более серьезным вещам: мнениям, впечатлениям, воспоминаниям.
Вот мы сидим в «Кафе художников», которое обычно посещают бизнесмены, и так, между прочим, спрашиваю его, не появлялся среди его клиентов кто-либо из нашего выпуска.
«По правде сказать, – отвечает он, как бы извиняясь, – я и не помню многих из нашего школьного выпуска. Думаю, что немалая часть из них уже не может быть вообще клиентами банка, кроме банка небесного».
«Да, – говорю, – беспорядки и подполье забрали многих из них».
Мы замолкли. И в этом молчании был слышен шум вентилятора, вертящегося над нами, и ушедшие в небытие голоса мертвых.
«Помнишь ли ты первую жертву в нашем седьмом?» – спросил я с каким-то затаенным страхом, что имя ее вообще слетит с губ человека.
«Или я не помню Айю Фельдман? – спросил он удивленно. – Твою маленькую красивую Айю?»
Я почувствовал удушье и поторопился сделать глоток горячего кофе, чтобы прочистить горло. Слава Богу, я обрел талант зажимать плач внутри себя, так, чтобы он стал невидим постороннему глазу. Когда-то это привело меня к хроническому кашлю, так, что пришлось обращаться к врачу. Я спросил с подчеркнутой сухостью:
«А Дана и Аарона ты помнишь?»
«Помню ли я Дана и Аарона? Ну, как ты, черт возьми, полагаешь? – он постучал пальцами по столику. – Ты можешь проверять мою память на любом из нашего выпуска. Но этих, близких нам, пожалуйста, оставь».
«Прости меня, – сказал я, и все же какая-то странная жестокая сила толкала меня задать еще вопрос едва слышным голосом:
«Ну, а господина Тироша, Габриэля, ты помнишь?»
Он потер подбородок ладонями, тяжело дыша, как человек под пыткой. Внезапно предстал передо мной тот самый Яир в первые дни седьмого класса, тот самый подросток, кривящий лицо и с диким криком нападающий на любого, кто попадался ему на пути. Я боялся, что сейчас он кинется на меня, но он сдержал себя. Только вены вздулись поверх воротника выглаженной его рубашки.
«Габриэля Тироша? – процедил он сквозь ладони. – Габриэля Тироша не забывают. Нет человека, дважды прожившего с Габриэлем, ибо лишь один единственный раз, что я был с ним, хватило мне всю жизнь… На всю жизнь! Ты меня понял?»
«И мне хватило!» – сказал я с трудом. Внутренняя волна, поднявшаяся от этих слов из глубины моего сердца, выплеснулась этими словами.
И так мы оба сидели молча, погруженные в этот внутренний водоворот воспоминаний, пока не подошел официант и вывел нас из «долины плача» вопросом о заказе.
«Еще два кофе», – проронил Яир, не спрашивая меня, но я обрадовался его быстро брошенному на меня взгляду «Смотри, – сказал он, сделав глоток и немного успокоившись, – я прошел в своей жизни более долгие и опасные пути, чем те, по которым мы шли с Габриэлем. Много у меня было ночных боев, и многие пали буквально рядом со мной, мужчины и женщины, дружба с которыми была не слабей, чем в нашем седьмом. Много мертвых лиц мерцает в моем сердце, и снова я не могу припомнить всех. Но нашу компанию – не знаю почему – я не забуду никогда!»
И тут я спросил:
«Помнишь день рождения, который мы устроили Айе в поле?»
2
Первым вспомнил Дан:
«Ребята, ведь завтра день рождения Айи».
Я увидел, как зажглись глаза Аарона.
«Вот, мы и сделаем ей день рождения! – воскликнул он с воодушевлением, явно для него не обычным. – День рождения, как положено».
«Но только, чтобы это было нечто необычное, а не всякие там поздравления и конфеты, как в детском саду», – заявил Яир, и принялся тут же сочинять план.
Айя в это время не была с нами, и можно было открыто обсуждать варианты.
Габриэль предложил:
«Празднование выносим из квартиры, от стола и стульев, в поле. Делаем это ночью. Чтобы не умереть от голода, берем с собой еду, кофеварку, сахар и кофе, едим и пьем вокруг костра. До этого мы усадим Айю на те две немецкие винтовки, взятые нами в качестве трофея, и приподымаем ее по числу ее лет. В
