— Сейчас опять надвинется, — говорил Кошкин, крутя головой. — Но все-таки немного времени выиграли…
Оглянувшись спустя некоторое время еще раз, Волин успел разглядеть, как бесформенные массы студня обволокли вездеход, легко приподняли его и он исчез в пульсирующей белой пелене.
— Выплюнет, не переварит, — пробормотал Кошкин, ускоряя шаги.
Они шли, потом бежали и опять шли, а сзади постепенно приближалась пульсирующая белая масса.
Волин почувствовал, что начинает задыхаться. Может быть, это ощущение появилось от быстроты движения, а может, что-то случилось с кислородным аппаратом. В глазах темнело. В висках оглушающе стучала кровь. Откуда-то издалека доносились позывные «Тускароры», слова Кошкина; потом Волин вдруг отчетливо услышал голос Марины:
— Азимут сто двадцать, сто двадцать три, расстояние пятьсот, четыреста, триста, быстрее, Ким, быстрее…
«Брежу, — мелькнула мысль. — Это конец… Как глупо… — он взглянул вперед, — непроглядный мрак… Огней „Тускароры“ не видно».
Волин чувствовал, что задыхается. В глазах потемнело. Он остановился. Кошкин тянул его вперед, что-то кричал, но Волин уже ничего не слышал. Совсем близко колебались и пульсировали белые выросты. Пелена окружала, отрезая путь.
Вдруг вблизи появился какой-то новый предмет. Волин ощутил его приближение по сотрясению воды, разглядел вспышку света и темное веретенообразное тело, скользнувшее в лучах рефлекторов. Потом произошло что-то непонятное. Кошкин сильно толкнул Волина, и тот упал. Почувствовал, что Кошкин упал на него сверху. Тотчас вокруг разыгралась настоящая буря, крутились какие-то вихри, вздрагивала и колебалась вся толща воды. Яркий свет прорезал темноту, угасал и вспыхивал снова. Волин почувствовал жар даже сквозь теплоизолирующие оболочки скафандра.
«Подводное извержение?» — мелькнула последняя мысль; затем все исчезло…
Когда Волин открыл глаза, вокруг было прохладно, светло и очень тихо. Несколько человек склонялись над диваном, на котором он лежал. Лица расплывались в радужном тумане, и Волин никого не мог узнать. Он закрыл глаза, попытался сосредоточиться… «Все-таки спасли… А Кошкин, где же Кошкин?..»
Зазвучали голоса, сначала вдалеке, потом все ближе и ближе:
— Приходит в себя…
— А что я вам говорил…
— Благословите скафандры… Конструкторам скафандров надо памятник поставить из гранита и золота…
— А ты, Ким, молодец, если бы не ты…
Это голос Ивана Ивановича… Волин снова приоткрыл глаза, шевельнулся, хотел приподняться.
— Лежите, лежите.
Голос Марины. А вот и она сама у изголовья. Рядом Анкудинов, врач наземной базы, еще какой-то незнакомый темноволосый юноша.
— Что… с Кошкиным?..
— Все в порядке. Лежите, Роберт Юрьевич…
— Я тут, — донесся откуда-то голос Кошкина.
А вот и он сам, сидит в кресле. Обе руки в бинтах до плеч.
— Что с вами, Алексей Павлинович?..
— Пустяки, заживет… Вездеход жалко… Первый блин клецкой вышел… Мотор подвел…
— Как нас… спасли?
— Вот это он, — Марина указывает на темноволосого юношу, — Ким выручил вас… Если бы не он… — голос ее вздрагивает и прерывается.
— Что я? — говорит юноша. — Я только исполнитель… Операцией командовала Марина. Она навела «Малютку» на цель, придумала единственный возможный выход… А я почти ни при чем… Это она выручила вас и Кошкина…
— Ну, теперь будут отвешивать реверансы, — добродушно ворчит Анкудинов. — Оба молодцы — и Марина и Ким… Но тебе, академик, имей в виду, объявляю общественный строгий выговор. Нарушил свой же собственный приказ… Полез на рожон… Хорош, нечего сказать…
— Иван Иванович, — с укором говорит Марина.
— Что Иван Иванович?.. Я имею право… Я его учил не затем, чтобы его какая-нибудь нечисть на дне сожрала. Небось, тебя не пустил, а сам полез… Знал, что опасно, герой…
— Что сделали с этим… скоплением плазмы?
— Ким сжег его ионным излучателем «Малютки»…
— Хоть немного-то оставили? Надо же выяснить, что это такое…
— Пришлось сжечь все, — развел руками Ким. — Понимаете, даже небольшие хлопья этого студня оказались агрессивными…
Волин приподнялся и сел:
— Разве можно так? Ведь это какой-то совершенно новый организм… Неужели ничего не удалось сохранить?..
— На поле сражения остался клюв кальмара и обломки вашего вездехода.
— Лежите, — сказал врач, укладывая Волина на подушки. — Вам нельзя вставать.
— Иван Иванович, — взмолился Волин, — неужели даже вы не поддержите… Надо же узнать, что это за организм…
— Успеем, — махнул рукой старый биолог, — этого добра в Курильской впадине, наверное, немало… Важно, что мы знаем теперь о его существовании. А найти — найдем. Выходит, я все-таки был прав: проясняется тайна «Тускароры»… Но какой ужасный конец был у Савченко и Северинова…
— Не надо сейчас об этом, — попросила Марина.
— Не надо, так не надо, — согласился Анкудинов. — А все-таки адмиралу Кодорову мы нос наставили. Вот тебе и подводные диверсанты…
— Океаническое дно пошлет еще не одну неожиданность, — задумчиво сказал Ким.
— Так-то так, но диверсантов не будет…
— Вот что, — решительно сказал Волин, приподнимаясь, — я вполне пришел в себя, ничего не болит, а в сутках всего лишь восемьдесят шесть тысяч секунд. Их нельзя терять понапрасну… Считаю, что необходимо еще раз осмотреть место донного сражения и попытаться найти какие-нибудь остатки того организма…
— Это невозможно, Роберт Юрьевич, — решительно заявила Марина.
— Невозможно? Почему?
— Час назад поступила радиограмма из Москвы с категорическим запрещением кому-либо выходить на дно.
— Кто подписал радиограмму?
— Кодоров.
— Он еще не знает, — усмехнулся Анкудинов, потирая руки. — Представляю, какая у него будет мина, когда ему придется отменять это указание… Ну, а пока ничего не поделаешь: приказ есть приказ…
— И еще, — сказала Марина, — здесь, на станции, должны остаться только два наблюдателя… Поэтому всем надо подняться наверх. На очередное дежурство остаюсь я и…
— Наверно, моя очередь, — заметил Ким.
— Значит, остаемся мы с Кимом.
— Видал, Роберт, как она командует, — подмигнул Анкудинов. — Придется подчиниться. Но над адмиралом я еще посмеюсь.
— Сейчас принесем носилки, — сказал врач.
— И не думайте, — объявил Волин. — Пойду сам. Не спорьте, пожалуйста, я совершенно здоров. Помогите лучше Алексею Павлиновичу.
— И я пойду сам, — сказал Кошкин. — Что особенного? Подумаешь, руки сломаны…
