вернулся к девушке. Усевшись рядом, он погладил ее по плечу и вздохнул.
– Отдохни, девочка. Отдышись. Я тоже вот… А… я перекурю, например… Да, перекурю, и пойдем. Тут до Покровки два шага осталось. А там и согреемся, и поедим, и поспим… Ты только сейчас не вздумай засыпать! Слышишь?
Он потрепал ее за то же плечо.
– Я не пойду, – тихо ответила Вера. – Иди один…
– Ага, – доктор усмехнулся. – Нашла супермена. Может, предложишь еще и шею тебе свернуть, чтобы не мучилась? Нет, я добрый и слабохарактерный. Буду тебя тащить, пока не сдохну.
– Тогда я лучше пойду, – отрешенно согласилась Вера. – Дохлый доктор – это, наверное, тяжело…
– Умница, – Пашков оперся на посох и медленно встал. – Юмор жив, значит, дойдешь.
*Покровка выглядела заповедным уголком тишины и покоя. Во всей деревне нигде не горели лампочки, не ходили люди и даже не лаяли собаки. Сначала Пашков попытался найти следы шедших впереди беженцев и следовавших за ними «управленцев», но вскоре оставил бессмысленные попытки и постучал в ближайшие ворота. На скорый ответ он не рассчитывал. В принципе, хозяева с полным правом могли не реагировать ни на стук, ни на просьбы, ни на мольбы. Однако иного выхода не было, и доктор постучал более настойчиво. Третья попытка могла быть сопряжена с риском получить прямо сквозь деревянные ворота заряд картечи из какой-нибудь охотничьей «тозовки», но Пашков все-таки постучал еще раз.
– Хотя бы собаку мы должны были разбудить! – озадаченно пробормотал он, заглядывая в щель между створками.
– Может быть, здесь нет собаки, – предположила Вера.
– При таком-то хозяйстве, да еще у края леса? Воров тут, возможно, не опасаются, но от всяких лис и куниц защита быть должна. Лучше собаки никто ничего до сих пор не изобрел…
Он занес кулак, чтобы постучать в четвертый раз, но почему-то передумал. Вместо бессмысленной процедуры он просто нащупал слева от ворот калитку. Она открылась от легкого толчка. Пашков пару секунд посомневался, но потом заглянул во двор. В темноте что-либо разглядеть было почти невозможно, и доктор перековылял через деревянный порог.
– Эй, хозяева… – негромко позвал он.
Вера войти в чужой двор не решилась. Она стояла, нервно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к издаваемым Пашковым звукам. Доктор опрокинул что-то жестяное, невнятно выругался, затем почиркал спичками, снова выругался и наконец затопал – застучал посохом обратно к воротам. Теперь впереди него двигался размытый лучик света от перемотанного синей изолентой электрического фонарика.
– В прихожей нашел, – выходя за калитку, пояснил он.
– В сенях, – поправила Вера.
– А, ну да, – согласился Пашков.
– А хозяева? Они разрешат нам переночевать?
– А нет тут никаких хозяев, – доктор произнес это как-то слишком легко, словно пытался не переиграть и потому безнадежно переигрывал.
– Там… что-то случилось? – с тревогой спросила девушка.
– Нет, просто ушли второпях… Беспорядок. А собака, видимо, сдохла. Нет ее ни во дворе, ни в будке…
– А-а…
– Мы лучше в центр пойдем, – он незаметно подтолкнул Веру вперед. – В местную больницу… Коллеги не откажут в приюте.
– Володя, это же маленькая деревня, – девушка покачала головой. – Здесь, наверное, нет даже фельдшера.
– Ну… тогда просто другой дом поищем, – торопливо исправился Пашков. – Идем, идем…
– Другой? – Вера заглянула ему в лицо. – С живой собакой?
Доктор отвел глаза в сторону и молча кивнул. Рассказать этой и так уже до смерти запуганной девочке о том, что увидел в доме, он был просто не в силах. Или дело было не в Вере, а в нем самом. Он давно уже не расстраивался при виде крови или трупов, но никогда ему не доводилось видеть их на месте преступления, да еще в таком количестве. В этом вымершем доме еще утром жила семья из шести человек. Теперь они – двое взрослых и четверо детей – лежали в кроватях с одинаково перерезанными глотками…
Центром деревни, видимо, считался бревенчатый магазин и примыкающее к нему одноэтажное каменное строение с поникшим флагом. Двери в обоих домах были распахнуты настежь. Доктор посветил внутрь «сельмага» и, наклонившись, поднял что-то, лежавшее прямо у порога. « Что-то» оказалось промерзшей буханкой хлеба.
– Разгром, – констатировал Пашков, вручая холодный хлебный кирпич Вере. – Постой здесь. Он ненадолго исчез в темноте – лучик фонаря был уже совсем слабым, батарейки стремительно садились – и вернулся с двумя жестяными банками под мышкой.
– Нельзя так, – неуверенно пробормотала Вера, – без денег…
– Я десятку в кассу положил, – усмехнулся доктор. – По ценам военного времени.
– А может, мы здесь и останемся?
– Лучше там, – он указал на соседнее здание. – Кирпич мне более симпатичен. Каменное строение оказалось одновременно почтой и правлением животноводческого хозяйства «Покровское», так гласили надписи на покосившейся табличке. В четырех незапертых комнатках почты-правления царил беспорядок. Мебель была сломана, окна выбиты, а пол покрыт ровным слоем различной документации и корреспонденции. Единственным непроветриваемым помещением оказался трехметровый закуток архива. Он
