отыскать. И это срочно требовалось не только Вике. Это как глоток воздуха требовалось Грину. Для него война могла закончиться только в тот момент, когда он обнимет Вику. Потому что война — это смерть, а Вика, как и любая женщина, — это символ жизни, ее продолжения. Вот и получалось, чтобы снова окунуться в жизнь, Грину требовалась Вика. Требовались ее тепло и любовь.
И прощение. Да, именно прощение за то, что он заставил ее пережить столько кошмарных минут, часов и дней. За то, что не доверил ей все свои секреты и тем самым обрек ее на нечеловеческие муки. За то, что не сумел уберечь ее от вражеского плена и психологической обработки в казематах Сопротивления. За все это и все прочее, о чем Грин мог и не догадываться, но что имело значение для Вики.
«А праздники и чествования подождут. Да и не нужны они. Снова пройти по нашей, только нашей, свободной Земле — именно так, с большой буквы — само по себе праздник».
«Да, провидица, я думал об этом и думаю до сих пор. И чем больше я думаю на эту тему, тем сильнее верю, что… этого не случится. Дракон ошибся раз, впустив меня в свое сознание, и ошибается снова. Он недооценивает людей, поскольку ему, как любому тирану, неизвестно слово „компромисс“. А мы построили на этом слове целую цивилизацию. Так что мы непременно найдем компромисс, и Дракон окончательно оставит нас в покое».
«До завтра он точно не вернется».
Грин целиком и полностью вернулся в реальность и пробежал взглядом по толпе. Радостные, возбужденные люди мелькали перед глазами, как разноцветные части калейдоскопа. Филипп даже на минуту остановился, чтобы сосредоточиться и войти с толпой в своеобразный единый ритм. И как только ему это удалось… он увидел Вику.
Выглядела Вика не очень. Шла навстречу Грину бледная, осунувшаяся, растерянная. Все, как и чувствовал Филипп, мягко прощупывая ее сознание через мыслесеть. Но стоило Вике увидеть Грина, она мгновенно преобразилась и даже сумела слабо улыбнуться.
— Привет, — Грин прижал Вику к себе. — Все было не напрасно…
— Я вижу, — прошептала она. — Люди говорят только о тебе. Хотя многие даже не в курсе, как ты выглядишь.
— Нет, я не о том. Ты жива, я жив, мы свободны. Значит, все было не напрасно.
— Спаситель человечества и так мелко плаваешь, — Вика вздохнула. — Ты, я… а как же остальные?
— Так же, как мы. В этом весь смысл. Если бы мы раньше поняли, что «я» и «мы» — это одно и то же, победили бы чужаков без всяких ухищрений, вроде телепатических сетей и ментальных ударов.
— Я пока слабо понимаю, о чем ты говоришь, но верю тебе. Как хорошо, что ты меня простил…
— Я и сам хотел просить у тебя прошения…
— Извиняюсь, что как всегда не вовремя, — нарочито бодрым тоном произнес вынырнувший из толпы Борис.
— Да, простите нас, — мягким бархатистым голоском проворковала какая-то девушка.
Грин обернулся. Рядом действительно стоял Боря, который держал за талию, наверное, чтобы не унесло людским потоком, очаровательную блондинку лет семнадцати. Оба смотрели на Грина и Вику как начинающие актеры, приготовившие забавный, по их мнению, розыгрыш. Лукаво, но немного наивно.
— Наш пострел везде поспел, — Грин усмехнулся. — Час, как из вражеского тыла, и уже с поклонницей? Боря, ты меня удивляешь.
«Боря, тво-о-ю-ю мать! „Голос извне“?! Это все время был ты?!»
«Мы договорились — до завтра ни слова в мысленном эфире, — напомнил Филипп. — Вы обещали».
— Да, простите, Филипп, не сдержала обещания, — с улыбкой сказала блондинка и протянула руку. — Юля.
— Филипп, — у Грина отвисла челюсть. — Это вы… «провидица»?
— Ой, а я вас знаю, — вдруг сказала Вика и слабо улыбнулась Юле. — Только не припомню, откуда?
— Из предвидения, дорогая, — провидица тоже улыбнулась. — И из мысленных бесед. У нас это часто бывает.
— Честно признаюсь, я представлял вас другими, — также с улыбкой глядя на «голос извне» и «провидицу», сказал Грин.
— Меня ты представлял немолодой мужеподобной брюнеткой, просиживающей в темном будуаре с картами Таро в руках и с вечной папиросой в зубах, — провидица чуть склонила белокурую головку набок и хитро взглянула на Фила. — Так?
— Что-то в этом роде, — Грин окинул ее взглядом. — Что ты совсем юная да еще красавица- блондинка, я, честно говоря, не мог и предположить.
— И все-таки ты тормоз, Грин, — вздохнул голос извне. — Как могла она быть немолодой, если индиго начали рождаться только после 1986 года? Нет, с точки зрения подростков, и тридцатилетние уже старики, но ты-то не юноша.
— Боря, отстань от него, — попросила Вика. — Ты, вообще, что здесь забыл?
— Это не просто Боря, — Грин усмехнулся. — Это мое второе «я»… тщательно скрывавшее свое истинное лицо вплоть до последнего момента. Во Дворце-то уже мог бы признаться.
Фил укоризненно взглянул на Бориса.
— А спецэффекты? — Боря усмехнулся. — Не-ет. Мы с Юлечкой давно договорились, сразу после того, как ты ее впервые брюнетистой гадалкой себе представил, появимся вместе. Вот мы ржали…
— Смеялись, — строго поправила Бориса Юлечка.
— Ну да. Короче, решили ошарашивать так ошарашивать.
— Я не все пока понимаю, но рада, что мы теперь друзья, — сказала Вика. — Или как?
— Помнишь, во время моей казни тебя поддерживал мысленный голос? — спросил Грин.
— Я… не хочу все это вспоминать, Фил… — Вика отвела взгляд.
— Расслабься, все в прошлом. Так вот, это была Юля. А Боря еще раньше, в декабре двенадцатого, подсказал тебе, что надо спрятаться от патруля в люке.
— И насчет потайной дверцы за зеркалом, помнишь, это я тебе подсказывал, — добавил Борис.
— Люди, что вы такое говорите?! — удивилась Вика. — Все это были мои фантазии!
— И откуда мы о них знаем?
— Да откуда угодно! Например… — Вика осеклась. — А действительно, откуда?
— Вот! — торжественно заявил Боря и поднял кверху указательный палец. — Мы с Юлей пойдем в штабной вагончик, генерал там ящик коньяка выставил, а вы отдохните, файлами обменяйтесь, глядишь, и придет понимание. Ну и тоже приходите.
— Понимание чего? — Вика нахмурилась. — Что я теперь такая же шиза, как Грин?
— Не-ет, — Боря усмехнулся. — Это, например, генерал Алексеев и Учитель теперь шизы, а мы теперь норма. От нашей печки все будут плясать. Догоняешь?
