троих беглецов.
Метис оглушительно завыл и снова ринулся к воротам. На этот раз он достиг заветного финиша, но все-таки не стал на нем даже четвертым. В последний момент Хамелеон собрал все силы и прыгнул Врагу на спину. Так они и пересекли финишную черту. Поделив четвертое и пятое места…
…Эфиоп лежал между большими валунами, затаившись, как ящерица, которой едва не наступили на хвост. После третьего взрыва люди Федотова предпочли ретироваться и прошли, отступая с площадки перед воротами, буквально в двух шагах от наемника. А сам бравый майор и вовсе устроил наблюдательный пункт на одном из маскирующих наемника камней. В такой ситуации роковым мог стать любой шорох, даже слишком резкий вдох. Благо, что шевелиться не было никаких причин, да и желания. После каменной бомбежки самым удобным и приятным положением для Эфиопа было горизонтальное. В вертикальном положении его покачивало и мутило, а шишка на темени начинала пульсировать. Наемник не впервые получал по голове и знал, что надо просто немного отлежаться, и все пройдет, поэтому воспринял свое незавидное положение с азиатским спокойствием. Все равно лежать. Какая разница, в чьей компании? Поблизости от противника даже выгоднее, можно услышать что-нибудь интересное.
Так и вышло. Едва бойцы заняли новые позиции, Федотов толкнул в бок своего адъютанта и указал куда-то вниз, на дно ущелья.
– Смотри! И эти двое в провал сиганули! Ну, слава богу, надеюсь, не вернутся.
– Думаете, там сильно глубоко?
– Черно, как в колодце. Наверное, глубоко.
– Может, попробовать веревку туда спустить?
– У тебя есть веревка? – Федотов хмыкнул. – Нет, Костя, поздно дергаться. Из такой дыры никакой веревкой не вытянешь. Да и некого теперь вытягивать. От них от всех мокрого места не осталось, наверное.
– Полковника жалко, – сказал боец.
– Сначала гранатами закидываем, а потом жалеем? – спросил Федотов недовольно. – Кто вам вообще приказывал швыряться гранатами? Я что-то не припомню, вроде бы такой команды не давал.
– Это не мы! – запротестовал Костя. – У нас только к подствольникам гранаты, а взорвалась ручная. Это они сами бросили. Или кто-то еще.
– Кто? Святой дух? – Федотов зло сплюнул. – Вояки, вашу мать! Ладно, проехали. Наблюдаем полчаса и отходим. Нечего нам тут делать.
– Зачем тогда прилетали? – удивился Костя.
– А ты не понял? – в голосе майора слышалось явное раздражение. – Если не понял, спроси у телепата, которого мы то из болота, то из озера вылавливаем.
– Как теперь спросишь? – притормозил помощник. – Из дыры этой его уже не выловить, вы сами сказали.
– Ой, как жаль, – Федотов вздохнул, явно пытаясь показать, что утомлен тупостью подчиненного. – Все, отставить разговоры. Ждем молча.
– Товарищ майор! – игнорируя приказ Федотова, вдруг громко шепнул Костя. – Ложись!
Федотов пробормотал что-то невнятное и резко сполз с камня, едва не наступив при этом на руку замершему Эфиопу. Помощник майора прошуршал куда-то вправо и тоже устроился между камнями. Причина легкой паники стала понятна через секунду. Внизу раздался негромкий хлопок, и в синее вечернее небо впилось длинное черное щупальце. Начиналось оно в районе ворот, состояло из густой черной пыли и в диаметре имело не меньше пяти метров. На какую высоту поднялся этот странный пылевой столб, было непонятно, однако, когда вершина столба начала превращаться в подобие шляпки гриба или зонтика, все сомнения в грандиозности явления мгновенно отпали. Черный пылевой зонтик явно накрывал и ущелье, и гряду, и близлежащие вершины. Частично он лишал солнечного света даже нижние озера.
Но самое странное было не в форме пылевого столба и не в его высоте, а в его устойчивости. Черное щупальце подрагивало, будто действительно принадлежало живущему в провале подземному чудищу, но не спешило ни оседать, ни развеиваться по ветру или хотя бы менять форму. Единственное изменение после раскрытия «зонтика» произошло не в самой пылевой колонне, а у ее основания. Угольно-черная пыль стремительно заполнила все ущелье, скрыла под своим покровом скалу с черным провалом и даже поднялась чуть выше тропы. Правда, там она и остановилась. В том смысле, что прекратила подниматься выше. Теперь она просто клубилась, местами поднималась, местами опускалась на полметра, покрывалась рябью волн, образовывала воронки и билась о края ущелья, временно ставшие берегами необычного пылевого моря. Неизвестно, как долго эта странная субстанция собиралась висеть в воздухе, но в том, что занавес будет скрывать сцену не меньше часа, можно было не сомневаться. А значит, ждать окончания спектакля не было никакого смысла.
– Твою… мать! – кашляя от пыли, прохрипел Федотов. – Отбой! Хватит с нас мистики! Затрахало все! Отходим немедленно!
– Если дорогу найдем… в этой черноте, – прикрывая лицо шапочкой-маской, сказал Костя.
– Найдем! К вертушкам!
Эфиоп дождался, когда Федотов и компания отойдут достаточно далеко, и наконец пошевелился. Первым делом он прижал ко рту и носу платок и отчаянно закашлялся. Черная пыль была не только вездесущей, но еще и какой-то жгучей. Кое-как откашлявшись, наемник поднялся чуть выше уровня черного пылевого моря, оценил обстановку и снова нырнул в отлично маскирующую завесу. Федералы уходили неспешно и постоянно оглядываясь. Попасться им на глаза можно было запросто, а это никак не входило в планы Эфиопа. Снова оказаться под замком ему не улыбалось. Так что жжение в глотке и приступы кашля стоило перетерпеть. Да, это было мучительно, но отсидка в черной пыли была единственной альтернативой отсидке в федеральной тюрьме. Если, конечно, не считать падения в бездонный провал, которое выбрали полковник и чудаки из его команды.
«Чудаки и есть, – снисходительно подумал Эфиоп. – Все искатели приключений немного с приветом, но таких, как эти, еще поискать. Особенно касается сыщика. Помню, когда четыре дня назад он стрелял в меня, глаза у него блестели словно у помешанного, но как скалу увидел – вовсе крышу сорвало. Особенный он, видите ли! Нет, полковник, он не особенный, ошибочка вышла. Он особо опасный, поскольку сумасшедший. И все, что он делает, тоже особо опасно. А ты ему веришь. То есть верил. За это и поплатился».
В кромешной темноте, полной тишине и невесомости кажется, что Вселенная очень маленькая. Всего-то размером с тебя самого. Все ее грандиозные тайны, великие секреты и загадки меньшего калибра, все видимые и невидимые закоулки, все великолепие и весь ужас невообразимых расстояний и миров здесь сжимаются гораздо сильнее, чем это происходит с веществом в черных дырах. До такой степени, что Вселенная способна уместиться в микроскопической точке – внутри человеческого тела.
«Все внутри нас». Теперь Туманов точно знал, о чем говорил в момент озарения, подтолкнувшего к пониманию сути Формулы Вечности. Нет, он и прежде понимал, о чем толкует, но только теперь это понимание стало предельно четким и обрело статус знания. Человек и есть Вселенная. Не ее модель, не частица, а вся она целиком и полностью, со всей ее материей, энергией и информацией. Причем последнее – информация, – если копнуть глубже, является не результатом взаимодействия материи и энергии, а наоборот. Именно она первична, именно она является строительным материалом Вселенной. Ведь именно информация о виртуальном колебании когда-то давно вызвала цепную реакцию, которая взорвала неподвижную пустоту небытия и положила начало Вселенной.
Туманов не знал, он размышляет или же черпает информацию из окружающей Вечности, но сейчас такие детали ему были не важны. Он попал, куда стремился, он за одно мгновенье узнал все, что хотел, и остальное перестало иметь значение.
«Как отрезало. Даже странно. Ведь я всегда был гораздо любознательнее многих. Постоянно задумывался над смыслом жизни и устройством мира, ломал голову над странностями бытия, искал логику во всем, что происходило вокруг. Однако пришел к тому же результату, к которому приходит любой человек, да и Вечный тоже – к безразличию. Почему? Потому, что очутился здесь, в Вечности, где могу получить ответы на все вопросы, но не могу эти ответы использовать по назначению? Наверное, так. Зачем знать истину, если не сумеешь воспользоваться этим знанием или хотя бы передать его другим? Чтобы получить напоследок моральное удовлетворение? Глупо. Впрочем, что теперь не глупо? Если вспомнить земную
