легенда о сотворении мира: там говорится, что белый свет взялся от Бога, солнце — от Его лица, луна — от груди, зори — из очей, ветры от Духа Святого, а мир создан от Адама, камни из его костей, земля из плоти, из Адама сотворены и люди, причем цари из головы, а крестьяне из колена. Несмотря на то, что к этому времени сказители-калики уже перешли на христианскую терминологию, сюжет мифа все исследователи считают очень древним, и оказывается, что он в точности соответствует гимну «Пурушасукта» из «Ригведы», где описывается сотворение мира и людей из различных частей тела первочеловека Пуруши, из уст которого были созданы брамины, из рук воины-кшатрии, из бедер — крестьяне-вайшьн, а из ступней — слуги- шудры.
Но близость отнюдь не ограничивается внешними параллелями. Славянская религия включала в себя и сложные философские концепции индуизма. Например, Триглав — триединство Сварога, Перуна и Свентовита — соответствовал индийскому Тримурти — соединению в едином Боге различных его сущностей, Брахмы, Вишну и Шивы (т. е. Отца, Сына и Духа, хотя, конечно, по внутреннему содержанию и пониманию это триединство во многом отличалось от христианской Троицы). Как и во многих школах индуизма или в зороастризме (где различные божества являются лишь проявлениями единого Ахурамазды), славяне знали и концепцию Единого Бога. Так, 'Велесова Книга', осуждая примитивное идолопоклонство, 'говорит: 'А еще блудят иные, которые улещают богов, разделив их в Сварге. Извержены они будут из рода, как не имеющие богов. Разве Вышень, и Сварог, и иные суть множество? Ибо Бог есть един и множествен, и пусть никто не разделяет того множества и не речет, якобы имеем богов многих' (III, 30). Или; 'Едины есть Хоре и Перун, Яр, Купала, Лада, Дажьбог' (8). Это согласуется и с описанием славянских верований у Прокопия Кесарийского, которые часто воспринимаются как противоречивые: с одной стороны, 'они почитают реки, и нимф, и другие божества', а с другой стороны, 'они считают, что только один Бог, творец молний, является владыкой над всеми'. У славян существовали и понятия о диалектическом единстве 'трех миров' — Прави, Яви и Нави, т. е. духовного, физического и астрального планов (III, 19).
Как уже отмечалось, «инды» или «винды», зафиксированные на Балтике древнегреческими авторами, появились там в период киммерийских переселений, а прежнее население, ассимилированное ими, было кельто-иллирийским. Поэтому в славянских верованиях прослеживается и более древний слой, соответствующий религии кельтов. Так, кельтский Бел или Беленое — это балтский Велс, славянский Велес, покровитель мудрости, поэзии и скотоводства. В валлийских легендах тоже упоминается о 'стадах Бела'. А у славян сохранились предания о победе Перуна над Велесом, отразившее смену культов. Кельтского бога смерти звали Смертиус, а соответствующую богиню — Росмерта. Кельтский Луг наверняка был покровителем племени лугиев (лужичан). В переводе с валлийского, «луг» это «свет», поэтому, скорее всего, у полабских славян его культ слился с культом Свентовита. Юлии Цезарь писал о непонятном римлянам божестве по имени Дит Патар — 'отец богов'. А в 'Велесовой Книге' упоминается Патар Дий (III, 19) — видимо, как одно из культовых имен Сварога.
В кельтской мифологии фигурирует Жиль де Кэр, лошадь которого отвозит людей в загробный мир. А в 'Слове о полку Игореве' Жля и Карна поскакали по земле за душами погибших. В некоторых местностях, где в старину проходили большие сражения (например, на Рязанщине), у славян бытовало поверье, в точности соответствующее кельтским, — о 'белой лошади', по ночам появляющейся из-под земли оплакивать павших воинов. Хотя, в принципе, кельты тоже были арийским народом, поэтому четко прослеживаются и «сквозные» кельто-славяно-индийские параллели. Например, Дакша-Дажьбог — это кельтский Дагда ('Добрый бог'), Мара-Марена — грозная кельтская Морриган, Варуна-Перун это Таранис (германский Тор).
Можно проследить и более поздний слой, соответствующий скифо-сарматскому митраизму, наложившемуся в ходе последующих переселений. Отсюда в славянский пантеон пришел солнечный Хоре, одно из имен или воплощений Митры (правильнее Михры). Например, скифы называли туранцев- солнцепоклонников «хорсарами». У славян он занял место Сурьи и частично совместился с ним (в 'Велесовой Книге' он назван 'Хорсом златорунным, коловращающим Сурью' (II, 12). Огнебог-Семаргл принял свое второе имя от птицы Симург, соответствующей тому же божеству. А в имени Свентовита узнается иранский Спента-Майнью ('Святой Дух'). Само слово «небо» произошло от иранского «небах». На славянских вышивках часто обнаруживается образ богини Матери, изображенной в чисто-парфянской манере, с двумя символами свастики вверху, а по бокам размещены кони, олени или пантеры.
Концепции митраизма и зороастризма нашли отражение в славянских верованиях о борьбе сил добра и зла, Белобога и Черно-бога. Так, об обрядах пития сурицы 'Велесова Книга' гласит: 'И мы пьем ее во славу божью… И если иной не удержит своего естества в этот раз и скажет безумное, то это от Чернобога, а другой получит радость — и это от Белобога' (III, 22). Причем в некоторых учениях (возможно, сакральных), Белобог и Чернобог, видимо, считались двумя сущностями единого Дажьбога, светлой и темной, хотя чаще под Белобогом понимался сам Дажьбог. А настоящее имя Чернобога осталось нам неизвестным скорее всего, оно было табуировано и вслух его предпочитали не поминать, заменяя словом «Кашей» — «раб», поскольку точно так же, как в мнтраизме и зороастризме, воплощение зла считалось побежденным и скованным, хотя и предполагалось, что где-то в будущем этот бог вырвется на свободу, после чего будет побежден окончательно. Поэтому и в русских сказках Кащей предстает обычно скованным цепями где-то на краю земли, а освобождается после нарушения тех или иных запретов.
Зафиксирован у западных славян и самостоятельный культ поклонения Чернобогу, хотя лишь в единичном случае. Может быть, он возник под влиянием западных учений — в это время на бывших территориях Рима обильно множились теории и секты дьяволопоклоннического толка. Ведь, естественно, и в Восточную Европу проникали самые разнообразные религиозные веяния. Так, изложенное в летописях учение «волхвов», взбунтовавших в XI в. народ на Верхней Волге, приносивших в жертву женщин и пойманных воеводой Яном Вышатичем, гласило, что дьявол создал материальный мир и человека, а Бог лишь вдохнул в него душу. К древнеславянским верованиям эти «волхвы» и их теория не имеют ни малейшего отношения — в них легко узнать проповедников какой-то из манихейских сект: павликиан, или, скорее всего, болгарских богумилов, которые от византийских преследований разбегались как раз в это время в соседние страны. Фрагменты их учения часто отслеживаются и в фольклоре финно-угорских народов.
А в некоторых случаях бывает даже трудно представить, когда и какими путями пришли те или иные формы верований, зафиксированные позже на Руси. Так, уже в XVIII в., сразу же после того, как нарушилось единство церкви и государства, державшее народ под неослабным контролем, в Центральной России вдруг резко расплодились секты 'хлыстовского толка', сохранявшие христианскую символику, но ритуалами уходящие в какие-то невообразимые глубины времен. Скажем, члены секты скопцов лишали себя мужского хозяйства, а женщины выжигали груди. Сразу напрашивается параллель с малоазиатскими культами Великой Матери, жрецами которой были скопцы, а некоторые жрицы, судя по всему, подвергались той же процедуре (что и отразилось в преданиях о безгрудых амазонках). Да и формы богослужения скопцов — экстатические радения — в древности соответствовали тому же самому культу.
В других «хлыстовских» сектах практиковались групповые сексуальные оргии, причем дети, зачатые в таких обрядах, объявлялись «христами» и «богородицами». Но и эти ритуалы были известны в религиях Ближнего Востока, и опять же относились к формам почитания Великой Матери. И дети, зачатые в актах обрядовой проституции от неизвестного отца, считались рожденными от богов. А были и секты, где отмечен обряд причащения 'кровью и плотью богородицы', для чего у девственной избранницы торжественно срезался сосок, частицы которого вкушали верующие (см., напр., Личутин В. В. «Скитальцы». М., 1988). Тут уж вообще видны явные следы не только древних человеческих жертвоприношений, но и ритуального каннибализма. С каким народом попали эти обряды в центр России, остается лишь гадать — с балтами, финнами, утрами? Ведь в глубоком прошлом в этих местах кто только не жил — как уже упоминалось, на Каме найдена даже статуэтка египетского Амона. Впрочем, как уже отмечалось, тайные секты, практиковавшие оргии, кровавые ритуалы и людоедство, отмечались и в Риме в исторически известные времена.
Однако у восточных славян человеческие жертвоприношения не практиковались, это сейчас установлено однозначно (кроме умерщвления жены или наложницы при погребении мужа, опять же соответствующего индийскому обычаю «сати», но это не считалось жертвоприношением). 'Велесова Книга' сообщает: 'Боги русские не берут жертв людских или животных, а только плоды, овощи, цветы и зерна, молоко, сурью питную, на травах забродившую, и мед, но никогда живую птицу и не рыбу. И это варяги и
