захваченную Сугдею своей базой и осел здесь с частью войска и что именно после его набега появились русские поселения в Крыму; например, Св. Кирилл в полемике с римским духовенством называл здешних славян «сугдеанами». В этом случае князь мог действительно пощадить жителей мест, в которых намеревался расположиться. Как бы то ни было, в результате набега Бравлина выиграла Хазария, т. к. византийское влияние в Крыму оказалось сильно подорванным, и города Южного берега после восстановления перешли уже под юрисдикцию каганата.
Славянские воины в VIII–IX вв. имели отличное снаряжение, они носили стальные шлемы, брони, щиты, вооружение состояло из мечей, боевых топоров, копий или бердышей и луков со стрелами. Чаще сражались пешими — боевым строем был клин, так называемая 'кабанья голова'. Но у северян, граничивших со степями и ассимилировавших осколки кочевых народов, имелась также сильная конница, а с 773 г. известны и действия их флотилий. Аль-Бекри писал: 'Славяне — народ столь могущественный и страшный, что если бы они не были разделены на множество поколений и родов, никто в мире не мог бы им противостоять'.
Увы, в том-то и дело, что славянских княжеств было несколько, и между собой они отнюдь не дружили. Как пишет 'Велесова Книга': 'За десять веков забыли мы, кто свои, и так роды стали жить особыми племенами, так образовались поляне, и северяне, и древляне, а по сути все руские от Русколани, поделившиеся, как сумь, весь и чудь. И оттуда пришла на Русь усобица' (II, 46). Подробности междоусобных войн автор не сообщает — ведь он призывает к единению Руси против варягов и ворошить старые обиды в данном ключе вряд ли было бы целесообразно. Но по другим источникам и ряду косвенных свидетельств мы можем уверенно судить, что такие войны имели место.
Например, Нестор упоминает о нападениях древлян и прочих соседей на полян, которых он, как киевлянин, показывает исключительно миролюбивыми и чуть ли не единственными носителями культуры в славянском мире, 'мудрыми и смысленными'. Но уже тот факт, что поляне сумели перессориться со всеми соседями, говорит отнюдь не в пользу их собственного миролюбия. Следы глубокой межплеменной вражды видны и в том, что даже в конце XI — начале XII вв. летописец не жалеет самых черных красок в адрес других славянских племен и не стесняется прибегать к откровенной клевете, которая опровергается и другими данными, и содержанием самой 'Повести временных лет'. Так, о древлянах, северянах, радимичах, вятичах говорится, что они были совершейными дикарями и жили 'звериньскнмъ образом', далеким от основ какой-либо государственности. Но выше уже приводились данные о существовании других славянских княжеств, и Нестор не мог об этом не знать, поскольку информация о княжестве древлян содержится в его же работе.
Нестор обвиняет соседних славян в том, что они не знали никакого закона, в распрях и ссорах убивали друг друга, не ведали ни целомудрия, ни брачных союзов. Что тоже надо признать довольно грубой подтасовкой. Без правовых норм, основанных на обычаях и традициях, совместное существование даже отдельного племени (а уж тем более крупных племенных союзов, каковыми являлись и северяне, и вятичи, и древляне) попросту невозможно. Относительно убийств нужно отметить, что обычаи кровной мести продолжали действовать даже в христианские времена, причем вполне официально — они узаконены в 'Русской Правде' Ярослава Мудрого. А судные поединки известны вплоть до XVI века. Ну а насчет брачных союзов Нестор противоречит сам себе. Во-первых, он рассказывает о сватовстве древлянского князя Мала к Ольге. Во-вторых, параллельно с этим обвинением он тут же говорит, что у северян, радимичей, вятичей и древлян женихи выбирали невест на совместных игрищах и что у них практиковалось многоженство. То есть опять указаны вполне нормальные явления для многих дохристианских цивилизаций, да и для самого Киева до его крещения — скажем, Владимир Святославович, согласно той же 'Повести временных лет', имел шесть жен и восемьсот наложниц.
Таким образом, все выпады Нестора в адрес соседей — и о их варварстве, и об отсутствии у них какой бы то ни было организации, и о бескультурии, беззаконии, безнравственности — выглядят вполне преднамеренной и односторонней попыткой искажения действительности и их очернения, из чего мы можем судить, какие племена до объединения Руси являлись врагами полян и до какой степени эта вражда и взаимная неприязнь могли доходить. Есть и другие факты, свидетельствующие о том же. Рассказывая о событиях IX в., 'Велесова Книга' опять упоминает укрепленный город Воронежец, отмечая, что он прикрывал Русь (имеется в виду Северская Русь) от 'запада Солнца' (II, 4в). А от кого было северянам укрепляться с запада, если не от соседних славянских народов? И от какой угрозы возводили древляне сильную крепость Искоростень?
О резкой обособленности восточнославянских племенных союзов и княжеств друг от друга свидетельствует любопытный археологический опыт. Была составлена карта находок украшений различного типа, главным образом височных колец, и сопоставлена с картой расселения славян из 'Повести временных лет'. Выяснилось, что эти типы украшений четко совпадают с определенными племенными союзами и нигде не смешиваются, образуя замкнутые области. Поэтому говорить применительно к VIII-К векам о каком-то славянском или хотя бы восточнославянском единстве, как это нередко делают современные авторы, все равно что говорить о единстве германских народов или единстве Спарты с Афинами, иногда действовавших совместно, но чаще враждовавших между собой.
О причинах междоусобиц нам остается только догадываться. Видимо, северяне и поляне претендовали на гегемонию в восточнославянском мире. Ведь северяне считали себя правопреемниками Великой Русколани и носителями ее традиций, наконец, они в это время были действительно богаче и сильнее. Но и Киев, возвысившийся после падения Русколани, отстаивал свое первенство, не желая подчиняться соседям. Тем более что поляне сложились из местного населения, а северяне были для них чужаками — русы пришли из Прибалтики во II веке, а савиры — только в V–VI вв. В чем суть разногласий между полянами и древлянами, понять еще труднее. Может быть, тоже пробовали подчинить друг дружку, а может, все пошло с обычных территориальных споров. Ну а радимичи и вятичи вообще были пришельцами, а значит, для поселения им пришлось занимать чьи-то чужие земли. Кривичи тяготели к Новгороду, и их альянс выпадал из сферы южнорусского выяснения отношений.
Естественно, междоусобная рознь пошла славянам не на пользу, и перед лицом новой опасности Русь оказалась беззащитной.
Глава 32
ХАЗАРИЯ И РУСЬ
К концу VIII в. в Хазарском каганате стали назревать серьезные внутренние изменения. Началось все с того, что еще где-то в первой половине этого столетия хазарский князь Булан принял иудаизм. Собственно, ничего необычного в его обращении в иную веру не было. Степные народы довольно часто внимали пришлым учителям и, если религия им приходилась по душе, принимали ее. Так, уйгуры стали манихеями, а басмалы, онгуты, кераиты и найманы — христианами несторианского толка. Но в этих случаях носителями новой веры обычно выступали бродячие проповедники, изгнанные из Византии, Персии, а потом и из Китая. В Хазарин же было иначе — здесь новая вера пришла не с отдельными проповедниками, а с довольно значительным количеством переселенцев.
После разгромов Иудеи римлянами в 70 и 132 гг. большая часть евреев рассеялась по всему Ближнему Востоку. Но впоследствии многие вынуждены были бежать и с новых мест проживания. Массовые переселения из Персии шли в V–VI вв. в период погромов, сопровождавших маздакитское движение, а затем массовых репрессий в период его подавления.
Следующая волна эмиграции хлынула после арабского завоевания Персии, поскольку с иноверцев начали взиматься тяжелые налоги, и даже обращение в ислам не освобождало от них — первые 300 лет оно стоило очень дорого, и с новообращенных все равно продолжали собирать высокую дополнительную подать. К тому же религиозная рознь на Ближнем Востоке доходила до такой степени, что, например, в 637 г. епископ Софроний согласился сдать арабам Иерусалим на условии изгнания евреев, отомстив им за избиение христиан в 615 г. В 690 г. в халифате произошло восстание персов, после кровавого подавления которого, как свидетельствует Иосиф бен Иегошуа Га-Коген в своей хронике, 'спасались бегством многочисленные евреи из страны Парас, как от меча, и двигались они от племени к племени, от государства
