В долинах, где камень не водится, скальный бут покупают как стройматериал, на фундамент. Клиента найти нетрудно, и шофера из автоколонны хорошо кормились этой работой.
Однажды сюда нагрянул Петр Шелест, личность в ту пору известная. Похож был на Хрущева, как две копейки одного выпуска. И Тикану – тезка, а хорошее имя не дают кому попало. Правда, «нагрянул» неточно сказано. Шелест не контролер в троллейбусе, чтоб нагрянуть. Должность другая: первый сек ретарь. Персек – не шавка.
Его здесь ждали. Ворота правления украсили портретом гостя и еловыми ветками. Председатель колхоза галстук пришпилил, мужики щетины побрили. А главное – вдоль следования, по гребню гор, как сказали, «по ключевым точкам», выставили дозорных. Из людей проверенных. На случай, чтоб ненароком каменюка или бревно не скатилось на крыши черных «Волг». Начальству известно: гуцульня – народ шебутной. Шутки у них тяжеловесные.
Шелест хозяйство одобрил. Продают даровой камень, и никаких затрат. Десяток вуек[23] молотками тюкают, а деньга идет немалая.
– Можно и паркет наладить, – предложил Шелест. – Бук, вот он, под носом растет. Техникой обеспечим.
И колхоз стал сушить паркетные плитки. Товар, между прочим, дефицитный. Не зря ведь в такую скаженную стужу начальство гонит машину на край света…
3
Тикан знал Карпаты, как свою Стефку, вдоль и поперек. Самые крутые спуски и подъемы отпечатаны в нем, как буквы в книжке. Правда, по заграницам, за бугром, ни разу не был, но законно считал: в мире нет места краше Карпат.
Тут в любом селе у Тикана кум, свояк или клиент давнишний. Кому гравий подкинуть, кому – лес. Молодайка попросит сено привезти, и сама на то сено заманит. Не откажешь.
Летом, бывает, заедешь на перевал, ближе к полонине, воздух голову кружит, такой сладкий настой, хоть стаканами пей. Горы – то земля на небе. Вниз вертаться не охота.
А сегодня глазам тоска. Все кругом бело, неживое. Возле хат деревья закостенели. Поля голые. Иногда мелькнет слева черная полоса Черемоша. А по верху хребта уже гуляет завируха.
День кончился, когда Тикан поставил машину возле Гудовского правления. Добро, в окнах крамныци, как зовут здесь магазин, еще теплился свет.
Взял бутылку «калганивки», лучшего не было, и потопал к знакомому бригадиру, ночевать.
4
Наутро Тикан подогнал машину задним бортом к дверям склада. Ящики с паркетом пудовые, но к бокам приделаны дужки, на иностранный манер, для удобства. Работяги споро, без перекуров, загрузили полный кузов. Накрыли брезентом, как положено. Бригадир документы принес.
– С богом, братка! Не забудь квитанцию. Брезент береги!
И снова телеграфные столбы спешили назад. Цепи на скатах хлобыстали по наледи. До полудня время пробежало прытко. Потом вереница сёл притулилась к левому берегу Прута, и дорога пошла петлять вместе с рекой. Не разгонишься.
Наконец вырулил на Молдавию. Дорога стала ровнее, но не легче. Ветер срывал с курганов снежный порох, рывками гнал его по долине. То вдруг взвинтит хлопья в высоту, несет по воздуху стоймя, кажется, будто над землей пляшет белый ведьмак.
Изредка появлялся лесок, запорошенный, низкий, и враз исчезал в дымной пелене. Горы здесь не выросли, люди привыкли, обходятся без гор.
В этих местах Тикан иногда вспоминал байку, как мужики решали называть новое село. Что у молдавана всегда на столе? Конечно, вино. А назовешь село «Вином», все пияки[24] поселятся. И сыр-кошковар – лакомый харч, когда есть, а нет его… звиняйте. Но не бывает молдаванского стола без желтого холмика кукурузянки. Даже золото ценят за то, что одного с ней цвета. Вот и назвали село – Мамалыга.
Рядом станцию пристроили, пусть тоже имеет веселое имя. А то ведь дадут кликуху, не отмоешься. Тикану встречались в поездках всякие Злодеевки, Нахаловки, Дрязги, Грязи и прочие лас ковые слова. Попробуй, скажи дивчине: напиши мне письмо, по адресу: село Замогильное. Пришлет поминальную молитву.
Когда Тикан служил в армии, был у них майор по фамилии Борщ. Его бы сюда назначить: станция Мамалыга, начальник – Борщ… Разумеется, от этой ерундовины у Тикана в глотке сладкий раздрай, и Стефкины пирожки пришлись к моменту. Корочка хрустит в зубах, мясная начинка сочная, с лучком и перчиком, как любит Петро. Умеет, стерва, кухарить, когда хочет. Он мог бы дюжину умять, но только четыре штуки себе позволил, чтоб не сморило.
В кабине тепло, а снаружи лютует природа. Поземок кидается под колеса. Снег уровнял шоссе с полями, нужно высматривать прежние следы, иначе окажешься в кювете. Дворники скрипят, сметают со стекла метель. Из-за сугробов еле видны хаты, будто присели.
Тикан заночевал в Оргеевской гостинице. То и дело вставал, выглядывал в форточку на машину, опасался за товар. Жулья развелось, как тараканов…
Ранним утром, затемно, двинулся на юг. Там какой-то гребаный совхоз паркет заказал для клуба. Срочно, зимой. Иначе не выдержат. Совсем охренели. Им сейчас паркет нужен как рыбе зонтик. А Тикан припухай в такой холодрыге…
К часам десяти ветер выдохся. Небо открылось во всей широте, только у горизонта паслось серое барашковое облачко. Снег искрами полоснул по глазам. Тикан достал из бардачка темные очки, и шоферская жизнь окрасилась в нужный колер, не зная помех, как должно быть у водилы первого класса.
5
Напрямки дорога вела через Одессу. Но Тикан решил пойти в объезд, тридцать километров для него не крюк.
Он не любил Одессу. Против города не имел возражений, только матросни больше чем нужно. Тикан их не терпел, по причине… Замнем причину. Он презирал тельники и клеша, а бескозырки и ленточки бабские – то одна смехота над мужиками. И форсить службой на море считал пустым звоном.
Да и в море ничего стоящего нет. Сколько ж надо было соли потратить, чтоб из этакой водищи сделать рассол! Может, только для селедки польза.
Вскоре Тикан свернул с трассы, за час кружным путем вышел на лиман, а там – рукой подать – без проволочек добрался в конечный пункт командировки.
В конторе совхоза вылупились на него как на чудо. Так и сказали: явление номер один.
– Мы гадали, паркет привезут в мае. Клуб у нас еще в проекте…
Тикан завелся: так ему домой вертаться – или до мая подождать?..
– Можно и домой, – отвечают.
– Хватит брыкаться! Кончай дебаты! – вступил директор. – Паркет хлеба не просит. Верно, говорю, парень? И нам прямая выгода: паркет уже здесь, живой, – значит, клуб непременно построят. Есть к чему стены лепить…
6
Складировали груз на овощной базе. Сарай ветром прошит, в щели кулак войдет. Для паркета самый раз, чтоб намок. Но Тикану их дела не болят. У него иная забота: косит глаз на кладовщика. Тот втихаря брезент в куток заначил, как бы ненароком.
Тикан сам любитель прибрать к рукам, если не видят. Привычка такая с детства. Но чужую наглость не уважает. Решил: пусть кладовщик временно порадуется…
Когда ящики сгрузили, Тикан напомнил рабочим вернуть брезент в кабину, там ему место. И выразил вслух свое мнение о племени кладовщиков. Рабочие переглядывались, пряча улыбки.
В конторе после двора теплынь. Пахнет чаем, и от секретарши духами. На Тикана она без внимания, несет свою внешность мимо. Каблучки стукают, бедра играют. Мотнула завивкой в сторону Тикана:
– Вот телефонограмма для него.
Бухгалтер поднял очки на лоб, громко прочел:
– «Оплата… безналичный… отправить… лед. Подпись: Ковенко».
