полицмейстера Копытова с его помощничками, а их у него тоже немало! И с этой стороны туго! Рабочую верхушку опять же хорошо задабривают… А она все крепко держит в руках… И тут все хитро продумано у нашего начальства. Вот есть у нас теперь вечерне-воскресная школа при заводе. С начала октября открыли. Я поступил туда… Тут вот попробовать…
— Да, может, с нее и начать?.. — кивнул Михаил.
— Я об этом и толкую… Только генерал Власьев лично взялся вести контроль над ней. Сам составил и утвердил программу… Надзор установил строгий… Среди рабочих тут тоже не больно развернуться… Есть там у нас целая группа таких, которые ни о какой пропаганде и слышать не хотят… «Аристократы»… Я их так про себя называю. — Василий махнул рукой. — Такие чистоплюи!.. Такие франты!.. Шляпы, галстуки, крахмальные воротнички!.. У них во главе — двое с Бердовского завода, слесарь Краснов да горизонтальщик Аранонич, да еще двое наших, обуховцев, — Канищев да Шишев… Я ведь уж и попробовал было начать агитацию-то… Так эти — пригрозили!..
— Может, мне поговорить с кем-либо из наших студентов-пропагандистов, чтоб взялись вести в вашей школе какие-нибудь предметы?..
— Студентов у вас само начальство приглашает, чтобы проводили беседы с рабочими, — Василий усмехнулся.
— Как это? — не понял Михаил.
— Да очень просто… Генерал Власьев приглашал уже несколько раз на завод студентов духовной академии. Те проводили и в церкви, и в заводской столовой «религиозные чтения для рабочих»…
— А!.. Вон ты о чем… — Михаил едва заметно улыбнулся, достал карманные часы, озабоченно глянул на них. — Ого! Засиделся я у вас… Мне, кстати, сейчас надо в другую воскресную школу — в Смоленскую. Не прогуляетесь со мной?..
— Можно… — Василий кивнул, и они оба поднялись из-за стола, вышли в прихожую — одеваться.
Разговор продолжили, уже шагая в темноте, на грязной улочке:
— Главное, Василий, — начать умело. Попробуйте собрать вокруг себя как можно больше сознательных толковых людей. Начните с этого. Тех, кто в крахмальных воротничках, не трогайте. Пока. У вас на заводе рабочих сколько?
— Поболе трех тысяч…
— «Аристократов» таких много ли среди них?
— Сотни две-три…
— А остальные?
— Остальные — рабочие средней и низшей квалификации, чернорабочие и валовые. Основной состав… Работают со сверхурочными по двенадцать — пятнадцать часов в день, а домой приносят — жалкие гроши. Я уж не говорю о том, в каких условиях живут эти наши рабочие, сколько унижений терпят каждодневно… Да ведь даже и эти, как я сказал, «аристократы», они ведь от непонимания пыжатся-то. Ведь и они, если разобраться, тоже под общей меркой ходят… Вон — рядом с нашим заводом — парк графа Апраксина. Там у входа — специальная стража поставлена и дощечка прибита: «Мастеровым и рабочим вход в парк строго воспрещается». Так что — куда эти «аристократы» со своими крахмальными воротничками?.. Им тоже — одна дорога! Они тоже, как все прочие «господа-рабочие», кабаками да трактирами окружены. Вышел из заводских ворот — и сразу кабак «Зеленая роща», а дальше — целый квартал этих кабаков, пивных да портерных: «Аркадия», «Надежда», «Вена», «Александрия»… Вот сюда рабочий человек — входи! Тут ему рады!.. Тут его ждут!.. Пропивай свои трудовые копейки!..
Слушая Василия, Михаил удовлетворенно кивал: дельно говорил этот молодой фрезеровщик, из такого со временем должен выработаться неплохой пропагандист-организатор…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
К Смоленской воскресной школе они подошли как раз вовремя. Уже расходились ее великовозрастные ученики — рабочие с фабрик Максвеля и Паля, Александровского, Семянниковского заводов, с других заводов и фабрик. В темноте слышались возбужденные молодые голоса, хлюпающие звуки шагов.
Михаил придержал Василия за рукав:
— Я тут подожду. В школу не пойду. Лишний раз попадаться на глаза сторожу ни к чему… Учительницы скоро выйдут.
Постояли молча, слушая, как переговариваются, перекрикиваются расходящиеся после занятий рабочие.
В стороне, там, где за Шлиссельбургским трактом растянулась целая череда всевозможных питейных заведений, слышались иные голоса н звуки… Кто-то лихо рвал меха гармоники, кто-то «дробил» каблуками под ее наигрыш, кто-то тянул хриплую арестантщину, слух резанули дикие крики. Обычное дело — драка… Там завершался на свой, обычный, привычный лад воскресный вечер другой рабочей молодежи…
Словно прочитав мысли Михаила об этом, Василий сказал, натужно кашлянув:
— Да… Какая все-таки разница… Те и эти… Если бы мы все, как один, поняли верный-то путь!.. А то столько нашего брата, рабочего, в грязи да во тьме жизнь свою убивает!..
— Если бы все… — раздумчиво откликнулся на его слова Михаил. — Эх, если бы все разом истину-то разглядели!.. Да ведь не бывает так… Нужна постоянная тяжелая работа тех, кто разглядел…
В дверях школы показалась группка девушек. Михаил узнал Надю и двух ее приятельниц — Зиночку Невзорову и Аполлинарию Якубову, с которыми тоже ранее был уже знаком. Михаил протянул руку Василию:
— Ну, вы теперь идите. Спасибо за вечер!..
— Вам — спасибо! — сказал Василий, крепко пожав его руку. Его широкоплечая фигура мелькнула в свете фонаря, тускло горящего на углу, возле школы, и растворилась во тьме.
Михаил пошел навстречу спускающимся с высокого крыльца девушкам.
Первой его увидела Надя Крупская:
— Батюшки! Михаил Иванович?! Вы?!.
— Я. А что — не очень похож на самого себя? — шуткой ответил Михаил и поклонился: — Здравствуйте, юные сеятельницы «разумного, доброго, вечного»! Погодка сегодня — прелесть! То — дождь, то — ветер, то, — оба вместе! Дай, думаю, прогуляюсь за Невскую заставу, повидаю хороших людей, узнаю: как у них идут дела!..
— А дела у хороших людей — хорошие! Сеем! — весело откликнулась Зиночка Невзорова.
— Я в этом не сомневался! Но ведь и просто повидаться с хорошими-то людьми — приятно! Вы на конку, наверное, торопитесь?
— Не так чтобы очень! Нам тоже с хорошим человеком потолковать хочется! — Зиночка взяла Михаила под руку.
— Ну, тогда предлагаю небольшое путешествие по Шиссельбургскому тракту!
— Надеюсь, не до Ладожского озера?! — воскликнула Аполлинария.
— Нет! До следующей остановки конки!
— Прекрасно! Мы согласны! Свежий морской ветер и прогулка по этому ужасному ночному Шлиссельбургскому тракту — как это романтично!
— Тогда — в путь!
Пересмеиваясь, перебрасываясь шутками, вышли на тракт. Тут, на открытом месте, дул упорный встречный ветер. Под этим ветром девушки притихли.
— Я на днях встретила Цивиньского, — первой заговорила Надя Крупская. — Он мне сказал, что вы, Михаил Иванович, собираетесь покинуть столицу…
— Есть такая мысль… — Михаил кивнул. — Зажился я тут.
— А как же — организация? Ведь только было все наладилось…
— Вот потому-то и считаю, что пора перебираться в другое место. Ведь Питер — еще не вся Россия. Здесь делоуже начато, здесь есть уже пусть и зачаточное, по все-таки самостоятельное рабочее движение.
