что были «под прессом», выползли, как крысы.
— Держи себя в руках, не говори ничего лишнего, учись не только тарелки носить, но и осторожности в своих действиях и выдержке в этом учреждении, — по-дружески наставляет Андрей. — Сдерживай свои порывы и не злоязычничай, потому что это может только повредить.
Славный Андрей, «милое мое чучело», он и сейчас меня поучает и сдерживает. Ему нет дела до того, что сама жизнь и сложившаяся обстановка приучает людей к сдержанности, осторожности.
Часы промелькнули, как одна короткая минута. Вместе с Андреем наведались в городскую управу. Сегодня Варченко вовсе не было, и мы здесь не задерживались. Андрей пошел «немножко меня проводить».
— Ты уже замерз! Иди.
— Ты не замерзла? Ну, сейчас пойду. Когда увидимся?
— Спадут морозы, приходи на Куреневку. Может, к тому времени узнаю что-нибудь интересное, конкретное…
— Может, и я разыщу Федора. На след двух своих товарищей уже набрел…
Ночь сейчас темная, безлунная. Месяц запрятался, испугавшись холодища. Мороз до того трескучий, что вырывает гвозди из заборов.
Наш большой и беспокойный отряд крепко спит. Мама хорошенько натопила: все сбились в квартиру Наталки — среднюю, наиболее теплую.
Свет у меня роскошный. Сало горит в блюдце ярким язычком пламени без дыма и угара, лучше всякой свечки. Это меня радует: есть возможность читать и писать. Маруся и Наталка принесли целую банку этого сала и еще притащат. Рабочие нашли среди хлама несколько бочек этого добра и решили потихоньку разобрать его на освещение. Мама было кинулась воспользоваться им как жиром и жарить на нем деруны[7], но оказалось, что для этого оно не годится: даже не пахнет салом, обыкновенный парафин.
23 января
Высоко-высоко в небе, дымный от мороза, торчит рог молодого месяца.
Только-только вернулась с работы. Продолжаю работать на кухне, так как обеденный зал успевают обслуживать Галина и Татьяна Афанасьевна. На кухне же работы хватает на нас троих; толчемся весь день, от зари до зари.
Штат столовой подобрался хороший, все свои люди. Утомилась. Даже есть не хочется.
В комнатах тепло. Усталость и тепло клонят ко сну. На коленях лежит раскрытая книжка, а я, сидя на топчане, в кухне, дремлю. Мама советует «до ужина» не засыпать, чтобы сон себе не перебивать, но мне невыразимо хочется спать, и я не могу дождаться, пока другие сойдутся.
Просыпаюсь от шума детворы: с «того двора», от родни вернулись Наталка и Маруся. Зашли на кухню, взволнованные тем, что услышали, и нарушили мое сонное забвение.
— На Крещатике снова повесили пять мужчин и двух женщин. Второй день висят, и над ними плакат: «Так будет со всеми саботажниками и партизанами!..»
Дети уже спят, а мы молча сидим вокруг плошки. О повешенных никто не говорит, но они — перед нашими глазами.
…Болит спина, болят руки, ноги, ноет, точно избитое, все тело, усталость подкашивает ноги в коленях и валит в кровать. Завтра снова на кухню, от зари и до зари.
Стараюсь прогнать с глаз картину ночи на Крещатике, где сейчас ветер покачивает повешенных. Всех не перевешают!
26 января
Случайно узнала, что в бюро метрик требуется регистратор. Собственно говоря, мне об этом сказала кухарка. Какой же это чудный человек! Исподволь следит за мной, улыбается, а вчера сказала тепло и душевно, как мать:
— Тяжела для вас эта работа, Ксана. Долго вы тут не выдержите — заболеете. Не на ваш она характер…
Сегодня, когда вымыла пол и села чистить картошку, она отозвала меня в сторонку и шепотом сказала:
— Пойдите сейчас же в комнату шесть, в бюро метрик, по-нашему загс. Это недалеко от кухни. Пройдете лишь коридор и свернете вправо, а там поговорите с Виноградовым, заведующим. Это вроде хороший человек. Регистратора у него нет, потому что председатель назначил туда какую-то учительницу из города, а она передумала. Для нее это далеко, с первого числа движение трамваев снова прекратится. Сегодня в кабинете председателя я слышала об этом разговор…
К нам подошла техничка, искавшая какую-то тряпку. Елена Михайловна дала тряпку, кому-то — нож, а затем, стоя около плиты и помешивая «нисчемный» суп в котле, продолжала:
— А ведь вы человек грамотный.
Я потеряла всякий интерес к картошке и в обеденный перерыв пошла в шестую комнату, где застала начальника бюро отдыхающим после так называемого обеда.
Мне навстречу из-за стола поднялся высокий сухощавый человек пожилого возраста, которого согнули не столько годы, сколько голод. Истощенное, почерневшее, как земля, лицо, какой-то потусторонний взгляд глаз из-под синих очков сделали этого человека похожим на мертвеца. Испугавшись его вида, я едва не убежала. От этой ошибки меня спас приветливый голос:
— Чем могу помочь?
Тогда, осмелев, подошла ближе. Убедившись, что начальник бюро еще живой, рассказала, что прослышала о свободном месте регистратора, что сама я учительница, поступившая на работу в столовую, здесь же, при управе, но еще не оформлена, так как работаю всего несколько дней, что председатель, мол, послал переговорить с ним о месте регистратора.
Поинтересовался моим образованием, где именно на Куреневке живу, какая семья, есть ли дети…
Чтобы разжалобить, наговорила, что детей у меня трое (их же у нас действительно трое!), что муж погиб в плену (сама даже похоронила!), что на иждивении-дети погибшего брата, сестра с детьми… Не знаю, что бы еще наговорила, но его, видимо, несчастья давили не меньше, чем нас, и он сочувственно оказал:
— Хорошо, я не буду искать себе регистратора. Уладьте дело с председателем или с городской управой, с отделом женской секции, а потом приходите работать. Образование ваше меня вполне устраивает, к тому же вы еще словесница…
С заявлением решила обратиться в женскую секцию. Непосредственно председатель может мне отказать, резервируя эту должность для кого-нибудь из знакомых. Но когда в женской секции на заявления напишут «принять и оформить», то примет: так более официально и вернее.
Решила действовать, нисколько не откладывая. Нетерпение лишает покоя, удерживает лишь поздний час, а то сегодня же метнулась бы в город.
Заявление у меня написано, а свободного времени тоже достаточно. Ни на чем не могу сосредоточиться.
В душе почему-то зреет надежда, что я действительно буду работать в загсе. Что ни говори, а бюро метрик нельзя сравнить со столовой: оно может оказаться куда более полезным местом для «грамотной невольницы», которая ищет возможность непосредственно помогать людям и стремится сделать что-нибудь более значительное и нужное, чем подавать на стол пустые помои. Наконец, должность в этом бюро ближе свяжет с другими отделами такого важного учреждения, как управа.
