В одиннадцать часов господин Пакари обычно спускался в парк и поджидал там почту. Он всегда вскрывал письма с некоторой тревогой, что, однако, не мешало ему нетерпеливо ходить туда-обратно по аллее перед приходом почтальона. Летом он никогда не выходил за ограду сада. Затылок его с годами стал шире, отчего пристежной воротничок врезался в шею, и во время ходьбы господин Пакари все время оттягивал его пальцем. Его высокая фигура и бритое лицо на фоне природы Пикодри казались особенно тяжеловесными и мощными.
Альбер подошел к отцу; показывая на Берту и Андре, он тихо сказал:
— Это друзья, о которых я тебе говорил… кузены Катрфажей…
Господин Пакари посмотрел на Берту и, держась очень прямо, протянул Андре свою крупную ладонь.
— Почтальона, молодой человек, вы случайно не видели?
— Нет, месье, — непринужденно ответил Андре, — почтальона я не видел. Впрочем, здесь столько проселков!.. Достаточно малейшего куста…
— Нет, — сказал господин Пакари, устремляя на Андре свой властный взгляд, — у почтальона есть свой определенный маршрут. Он идет сначала от Пон-Советра до Сент-Илера, а потом от Сент-Илера прямо по дороге.
— Я представлял себе сельского почтальона более поэтично, — сказал с улыбкой Андре. — Какие прекрасные деревья!.. Я здесь еще ни разу не был…
Господин Пакари, озадаченный вольной манерой, в которой с ним разговаривал стоявший перед ним отрок, опустил глаза на свой орден Почетного легиона, потом стал разглядывать свои старые брюки. Альбер подошел к Берте.
— Видите, этому саду не хватает садовника, — сказал он. — Господин Бриссон не любит тратиться. Тем не менее здесь можно найти очень милые уголки… У нас здесь тоже есть своя теннисная площадка; правда, от нее осталась только проволочная сетка… А знаете, я ждал вас вчера утром, — говорил Альбер, идя рядом с Бертой. — Когда я договаривался с Андре, то называл среду. Я решил, что вы испугались грозы… но здесь дождя не было. Сегодня утром я вернулся на свой наблюдательный пункт… когда увидел ваше сиреневое платье в коляске!.. Как все-таки хорошо, что Мари-Луиза заупрямилась! Похоже, у Андре с моим отцом полное взаимопонимание… Взгляните… прогуливаются, словно старые друзья… Этот юноша просто поражает меня!
— У вашего отца такой грозный вид, — сказала Берта. — Как вы полагаете, не показался ли ему странным мой приезд?
— Ну что вы, все нормально… Я объясню ему…
— Нам нужно будет уехать отсюда в полдвенадцатого, — сказала Берта, поворачиваясь в сторону Андре. — Сейчас который час?
— Вы же только что приехали!.. Посмотрите… вот наш огород. Овощей там нет уже пять лет, но зато в сезон цветения от этих вот бордюров из белых гвоздик идет такой аромат… Вы любите инжир? Две или три ягоды на вершине дерева еще остались. Я сейчас залезу по лестнице в эту чахлую оранжерею… Вы не жалеете, что приехали?
— Да нет, это очень интересно… Думаю, нам следует пойти к Андре, — сказала Берта, когда они обогнули маленькую дубовую рощицу.
— Подождите, мы вернемся по этой аллее… Я часто гулял по этим тропинкам, думая о вас…
Альбер остановился.
— Дайте мне посмотреть на вас… Я вас очень люблю, — сказал он, вновь приближаясь к ней. — Это все, что я хотел вам сказать… Помнить об этом вам не нужно… Никогда нельзя сказать наверное… Я нахожу вас прелестной… Вот и все… Я думал, что когда вы приедете сюда, мы сможем побеседовать… а теперь, когда мы остались вдвоем, я не смею больше с вами говорить…
Они прогуливались под сводами грабовой аллеи. Берта шагала, глядя в песок, на котором то и дело шевелились узорчатые тени деревьев. В этом незнакомом саду возле Альбера она испытывала спокойное чувство уверенности в себе, чувство их духовной близости, и ей хотелось бы долго-долго идти вместе с ним так вот медленно, плавно продвигаясь вперед, уносясь вдаль следом за нежным, серьезным голосом Альбера.
Они подошли к замку с тыльной стороны.
— Отец с Андре стоят на крыльце, — сказал Альбер. — Давайте пройдем через дом, вы не против? Посмотрите, какой у нас в столовой камин…
— Вот он, — сказал Альбер, беря виноградинку со стоявшего на буфете блюда. — Камин у нас красивый. Гостиную я вам не показываю; она такая же, как в Фондбо… А лестница внушительная, не правда ли?.. Идите за мной, — сказал он, поднимаясь по ступенькам. — Коридоры тут просто бесконечные… Все это не очень красиво… Огромные пространства… Моя спальня, — сказал Альбер, открыв и тут же закрыв дверь. — Спальня моего отца… Видите, какой интересный замок… Все двери очень толстые… Сейчас мы подойдем к лестнице, которая проходит внутри башни…
Он присел на сундук.
— Давайте отдохнем, — сказал он.
Он посмотрел на Берту, словно собираясь что-то сказать, но только робко отвел глаза.
Они продолжили осмотр: поднялись на башню, походили по коридорам, приоткрывая двери, спустились в подвал и оценили его могучие, наполненные темнотой каменные своды; они шли быстро, словно что-то преследовало их, а они старались от этого убежать.
— Думаете, наверное, что мы заблудились, да? — спросил Альбер. — А на самом деле видите вон там свет? Это вестибюль… Вам внизу не было холодно?
— Нет, — тихо ответила Берта. — Мы ведь были там недолго…
Альбер остановился и посмотрел на Берту; оба они замерли и, казалось, чего-то ждали.
— Правда? Вы точно не замерзли? — переспросил он, беря Берту за руку.
Он дотронулся до ее локтя.
— А то эта ткань такая легкая.
Он опустил глаза и произнес нерешительным, изменившимся голосом:
— Такая тонкая… У вас такое красивое платье… позвольте мне вас поцеловать…
Он обхватил рукой плечо Берты. Она не шевелилась. Она оцепенела от волнения и стыда, когда Альбер резким движением привлек ее к себе, прижал к своему большому телу; у нее перехватило дыхание, она почувствовала его силу, напористость и запах, и увидела, как приблизившиеся глаза Альбера перед поцелуем затуманились и закрылись.
Потом наступило освобождение, и они пошли к выходу. Почти касаясь друг друга, они шли по коридору очень быстро и молча.
По случаю дня рождения Антуанетты Дюкроке ее родители устроили обед и пригласили много народа. В тот день шел дождь, и большая столовая с ее узкими, утонувшими в толще стен окнами выглядела мрачной.
— А! Вот и свет появился! — сказал господин Дюкроке, когда перед Антуанеттой поставили торт, украшенный двадцатью горящими свечами.
— Прекрасный торт! — отметила госпожа Шоран своим низким голосом.
Взгляды всех гостей оказались прикованными к венчику из маленьких огоньков, освещавших розовое лицо Антуанетты.
Альбер сидел между Эммой и Люси и через весь длинный стол бросал тайком взгляды в сторону Берты; однако та на протяжении всего обеда, казалось, не замечала его.
Господин Дюкроке прошел в курительную комнату, а за ним последовали Шаппюи и Роже. Берта вошла в бильярдную и стала рассматривать книги на расставленных вдоль стен полках.
Альбер, наблюдавший за ее движениями из маленькой гостиной, приблизился к ней.
— Я вижу, вы не можете меня простить, — тихо сказал он. — Послушайте… Не надо на меня сердиться… На этой неделе я уезжаю. Неужели мы так и расстанемся, с этой неопределенностью и тяжестью в душе?
