Надо уметь владеть собой.
Он замолчал, взглянув на обогнавшую их компанию мужчин и так же энергично продолжил:
— Человек всегда в состоянии держать себя в руках. Мы запасаемся моральными силами так же, как кислородом. Вот я, например, одно время боялся переходить улицу, и этот страх буквально бросал меня под машины. А потом усилием воли я заставил себя ходить спокойно. И теперь преодолеваю расстояние от одного тротуара до другого без малейшего колебания. Я помню, что, одержав эту маленькую победу над своей нервозностью, я сумел преодолеть раздражение и в более серьезной ситуации. Например, сдержался и не ответил резкостью на одно неприятное письмо, что могло бы мне потом здорово навредить. Приблизительно тогда же, в одной критической ситуации, я проявил сдержанность именно потому, что был, как говорят спортсмены, «в хорошей форме»… А ты вот, мне кажется, часто бываешь нервной. Помнишь ту небольшую ссору у Бегуэнов, мы потом ее не обсуждали… И вчера вечером тоже. Это все нехорошие признаки. Раньше у тебя характер был ровный. Я помню, как мне нравились в тебе спокойствие и мягкость.
Они шли в потоке людей, возвращавшихся из театров, мимо закрытых, темных магазинов. По бульвару, освещенному высокими круглыми электрическими фонарями, проносились автомобили, дребезжа, словно охваченные внезапным приступом лихорадки.
Берта слушала ровный красивый голос мужа. Она даже не думала оправдываться. Она хорошо знала за собой ту непонятную обидчивость, которая теперь стала внушать ей опасения, потому что Альбер заговорил об этом. А что, если этот недуг будет усиливаться; что, если она и в самом деле слабая, раздражительная, взбалмошная, и он разлюбит ее?
Альбер чувствовал, что его слова запали в душу Берты. Он был доволен этим; однако она выглядела встревоженной, а ему хотелось видеть ее веселой, потому что у него самого настроение неожиданно улучшилось.
Он остановился возле ресторана со слабо освещенными окнами, сквозь которые виднелись шелковистые шторы и пальмовые ветки.
— Пойдем, выпьем по чашке шоколада, — предложил он.
Официанты, стоявшие возле стола с блюдами, предупредительно засуетились. Альбер быстро прошел между столиками, словно уже точно знал, куда хочет сесть.
Берта присела на диванчик возле стены и повернулась к зеркалу, поправляя рукой волосы.
— Ты думаешь, здесь у них можно заказать шоколад? — тихо спросила она.
За соседним столом ужинали три человека.
— Народу пока еще мало. Зато в полночь этот ресторан часто бывает переполнен.
— Оркестр здесь неплохой, — сказала Берта, слушая, о чем говорят трое соседей.
И добавила вполголоса:
— Мне кажется, это какой-то адвокат. Ты его знаешь?
— Нет, не знаю, — ответил Альбер, тоже невольно прислушиваясь к беседе.
Чтобы отвлечься от раздражавшего ее разговора, каждое слово которого действовало ей на нервы, Берта взглянула на дверь. Две женщины в длинных светлых пальто и шляпках с вуалью входили в ресторан.
— А вот и Морисе, — сказал Альбер.
Вертящаяся дверь выбросила в поток света невысокого человечка в застегнутом на все пуговицы пальто. Морисе заметил Альбера, махавшего ему руками, и подошел к ним.
— Нет, нет! — заявил Морисе, пытаясь вырваться из объятий Альбера. — Я пальто снимать не буду. Я Капю ищу.
— Разумеется, вы его сейчас найдете. Присядьте хоть на минутку.
— Вот так-то, мадам, — сказал Морисе, усаживаясь рядом с Бертой. — Старики вроде меня ложатся спать рано.
— И я уверен, что спите вы плохо, — говорил Альбер, наклонившись к Морисе и дружелюбно глядя на него.
— Очень плохо.
— Париж вам вреден.
— А вон сидит Николье, — сказал Морисе, окидывая взглядом зал. — За колонной.
— Николье? В самом деле? — спросил Альбер.
Он повернулся к Берте:
— Посмотри туда. Мужчина, который сидит за колонной, и есть Николье.
Быстрым движением обернувшись к Морисе, он спросил:
— А двух женщин, что пришли с ним, вы знаете?
— Одна из них — его любовница, Валентина Мишель. С нее он писал свои драмы. Ну а другая… Теперь с ними ужинает малышка Берни. Пересядьте вон туда; оттуда вам будет лучше видно. Эта малютка просто прелесть. Они ее выдают за племянницу Валентины. Так удобнее.
Морисе говорил тихо, однако Берте было отчетливо слышно каждое его слово.
Она слегка отклонилась назад и, словно смутившись, отвела взгляд.
— А она не такая уж малышка! Отнюдь! — громко говорил Морисе, отчаянно всхлипывая от смеха.
Альбер проявлял живой интерес к его словам и разговаривал с ним без тени смущения. Берта подумала: «Конечно, ему такое не в новинку; молодость у нас прошла по-разному»; ее взгляд блуждал по этому залу наслаждений, где мягкий свет абажуров лился на обнаженные блистающие плечи дам. Она то и дело оглядывалась на сидевших за соседним столиком смуглого мужчину и женщину рядом с ним и вспоминала, как учили их, молодых девушек, умению держать себя, оберегая свою женскую честь, и с горечью отмечала, что самые хорошенькие и наиболее изысканно одетые женщины являются не более чем развлечением для мужчин.
— Ну, я вас покидаю, — сказал Морисе, вставая.
Официант унес чашки, накрыл стол чистой скатертью и поставил перед Бертой вазочку с клубникой.
Альбер взглянул на клубнику.
— Подожди-ка, — сказал он. — Я, пожалуй, выкурю еще одну сигарету. А не заказать ли нам шампанского? Розового, оно чуть послаще обычного. И по небольшой отбивной? Отбивные у них тут просто великолепные.
— Гарсон! — крикнул Альбер, поднимая вверх палец.
По проходу между плотно стоящими столиками, позади двух горделиво шествовавших женщин неприметно, словно крадучись, мелкими шажками скользил Николье.
— Отличное шампанское, не правда ли? — спросил Альбер. — Я подумал, что сладкое тебе понравится больше.
Под убаюкивающие звуки вальса он откинулся на спинку стула, отпил глоток шампанского и задумался о своей речи в защиту Шаванна. У него было такое ощущение, словно его мысли в этой пропитанной музыкой атмосфере стали вдруг более отчетливыми и живыми, а все женщины вокруг показались хорошенькими, и он, довольный собой, повторял про себя первые фразы будущей речи.
Он наклонился к Берте:
— Видишь невысокого мужчину возле двери, того, что пишет письмо? Это Артон. Я смотрю, тебе здесь не очень нравится. Попробуй-ка эту клубнику. Она такая же красивая и безвкусная, как здешние женщины.
— Нет, мне здесь очень весело.
Музыкант в красном пиджаке, со скрипкой под мышкой остановился возле их столика, с загадочным видом приветствуя их.
— Может, хочешь персик? Скажи, чего тебе хочется? Ты думаешь о чем-то таком, о чем не желаешь мне рассказывать. Я знаю.
— Да нет же, уверяю тебя… Я всем очень довольна…
— Ну поведай мне.
— Это такой пустяк. Ты будешь смеяться.
