— Скажи мне шепотом, — говорил он, по-прежнему наклонившись к ней и глядя на нее с нежностью.
— Обыкновенный пустяк. Одно воспоминание…
Ей хотелось бы говорить об этом легким, безразличным тоном, но неожиданно голос изменил, и она сказала серьезно:
— Я думала о той женщине, твоей знакомой… Ну, о той женщине, о которой ты мне рассказывал однажды у Кастанье.
— Вот те раз!
— Насколько я поняла, она была другом вашей семьи. Ты ведь ее встретил в Сен-Мало.
— Ну и странные же тебе приходят мысли! — сказал Альбер, проводя рукой по векам.
— В общем, ты об этом очень мало мне рассказывал.
— Черт побери! Ну стоит ли сейчас копаться в событиях пятнадцатилетней давности? Причем в событиях, которых на самом деле даже никогда и не было!.. И из-за этого ты уже целый час такая грустная?
— Я вовсе не грустная. Но зачем говорить, что той истории никогда не было, если ты сам мне о ней уже однажды рассказывал?
— Лет пять или шесть тому назад я рассказал тебе об одном пустяковом приключении. Я помню, что оно не произвело на тебя никакого впечатления, и мне пришлось даже приукрасить его, чтобы не выглядеть в твоих глазах простофилей. А сегодня ты вдруг ни с того ни с сего вспомнила о нем. Почему именно сегодня?
— Я, конечно, понимаю, что в той истории не было ничего серьезного, но как-никак она все-таки длилась целую зиму!
— Это я тебе сказал, что она длилась целую зиму? Если честно, то меньше недели. Только зачем все-таки возвращаться, и именно сегодня, к этому совершенно не интересному, давно забытому эпизоду?
— Ты меня не понял, — сказала Берта ровным тоном. — Я же не придаю никакого значения этому воспоминанию. Мне просто интересно, почему ты отказываешься говорить об этом.
Разглядывая складку на лбу Берты, Альбер упрямо, напряженно молчал.
— Да нечего мне рассказывать, потому что ничего не было.
— Ты меня удивляешь, — сказала Берта, стараясь побороть нервозность, понемногу начинавшую выдавать ее раздражение. — Зачем тебе сейчас скрывать историю, о которой ты уже рассказал мне раньше; зачем говорить, что ты преувеличивал, что это выдумка?
— Буквально каждый раз! — воскликнул он, сжимая кулаки. — Каждый раз, когда мы куда-нибудь идем, тебе сразу же приходит в голову очередная нелепость. Официант! — закричал он.
— Вот ты раздражаешься. Теперь ты сам видишь, что это ты вносишь разлад в наши отношения.
— Нет, я совершенно спокоен, — сказал он, вставая. — Я попрошу принести наши пальто.
Берта прекрасно помнила, что его давнишнее признание тогда ее нисколько не обеспокоило, но теперь она нуждалась в других объяснениях для того, чтобы смягчить болезненное ощущение от воспоминания, задевшего, казалось, даже ее разбуженную плоть; однако, словно опасаясь новых переживаний, она не стала больше задавать никаких вопросов.
Еще недавно Берте казалось, что окружающее не существует для Альбера, что он целиком сосредоточен на ней; и вот теперь ей вдруг открылся полный очарования мир, где он когда-то жил без нее. Ее воображение рисовало молодого Альбера, сгоравшего от любовного желания. Теперь он стал спокойным и бесстрастным. Может быть, он уже растратил свою молодость? Она избегала расспрашивать его о прошлом, но иногда пыталась говорить с ним о его детстве. И тогда он с некоторым чувством неловкости отвечал ей: «Я только сейчас стал молодым».
В зависимости от дня и настроения, в зависимости от того, молчал он или же был весел, спал или сердился, лицо его каждый раз менялось. И когда ей вдруг начинало казаться, что она становится ближе Альберу и что вот-вот их души сольются, он, наоборот, ускользал от нее, разделяясь на многочисленные, незнакомые ей облики. И тот образ, на котором так долго была сосредоточена ее любовь, на глазах у нее неизбежно тускнел и растворялся.
II
— Вот они, наши милые племянники, — сказала госпожа Катрфаж, пересекая гостиную и протягивая руки навстречу Альберу и Берте.
Она села на диван рядом с Альбером и открыла коробку с шоколадными конфетами.
— Угощайтесь, возьмите конфетку. Раньше вы, помнится, были большим сладкоежкой. Мой зять так балует меня в этом году.
— У Филиппа все нормально? — спросил Альбер, обращаясь к Одетте.
Та смотрела на сына, который в этот момент полез под диван за какой-то игрушкой.
— Я думаю, что он сейчас сюда придет, — сказала Одетта, не сводя глаз с ребенка.
— Что это у него в ручке? — спросила Берта, опускаясь на колени возле Мишеля. — Солдатик? Какие у тебя красивые игрушки…
— Ну как, Мишель, ты показал свои игрушки тете Берте? Игрушки, которые тебе принес Дед Мороз.
Малыш снова полез под диван, и оттуда донеслось что-то похожее на рычание.
В гостиную вошел и сел, не произнеся ни слова, господин Катрфаж.
— А мы тут любуемся вашим внуком, — громко сказал Альбер.
— Толстоват только, чересчур толст, — медленно проговорил старик.
— Знаете, меня всегда удивляло, как спокойно дети воспринимают чудеса Деда Мороза, — говорил Альбер, пытаясь привлечь внимание Одетты. — Им объявляют, что какой-то человек принесет им игрушки и опустит их через трубу в камин, и чудо происходит.
Поскольку Одетта по-прежнему, не отрываясь, наблюдала за сыном, Альбер повернулся к госпоже Катрфаж.
— Правда, они привыкли к чудесам. Они живут в своем необычном мире. Например, вот этот вроде бы совершенно обычный, но такой красивый красный цвет приводит их в изумление, — сказал он, подбирая солдатика.
Маленький Мишель, с которого мать не сводила глаз, выполз из своего убежища и ухватил Альбера за ногу.
— Мы должны относиться снисходительно к их выдумкам, — сказал Альбер, осторожно отстраняя ребенка. — Ведь как отражается реальность в их сказочном мире! Чтобы научиться понимать ее, нужны годы и опыт, и все равно взрослые часто ошибаются.
Господин Катрфаж уже давно привык не прислушиваться к разговорам родных, так что его можно было принять за глухого. Он молчаливо соглашался с Альбером, хитро поглядывая на него и улыбаясь долгой, разлитой в морщинках улыбкой, словно ему хотелось сказать какую-то остроту, которая никак не могла слететь с его усталых губ и только отражалась, поблескивая, в глазах за стеклами пенсне.
Альбер выражал мысли с изрядной долей кокетства; своей манерой держаться в обществе он напоминал Берте того молодого человека, с которым она встречалась когда-то у Дюкроке; и теперь у нее опять возникло ощущение, что другие люди не могут в полной мере оценить слова Альбера, что только она одна понимает его.
Когда они выходили от Катрфажей, она взяла Альбера под руку.
— Одетта просто одержима своим ребенком. Я была у них позавчера. С ней можно говорить только о нем.
— Да, докучливая мать…
Берта заметила, что Альбер выглядит рассеянным и каким-то поникшим.
