— Нет, мадам, вы никогда не теряете голову.
— Вы полагаете, она у меня крепкая?
— Когда в голове что-то есть, то ее не так уж легко потерять.
— Однако… есть вещи…
— Очень мало, — возразил Эснер. — Значительно меньше, чем думают. Когда я жил в Париже, то часто ходил там смотреть на сумасшедших…
— Вы хотите меня испугать? — со смехом спросила Берта.
Она повернула голову к Эснеру, чувствуя, что взгляд у нее стал менее подвижным, а глаза сильно блестят. «Ему кажется, что я уже немного пьяна», — подумала она, невольно продолжая улыбаться при этой мысли. Сама же она, напротив, чувствовала, что ум у нее обострился, обрел особую ясность, и от ее внимания не ускользнуло, что во время разговора с ней опущенный взгляд Эснера время от времени как бы невзначай скользил по ее корсажу.
— Когда сумасшедшие рассказывали мне свои необыкновенные истории, я часто замечал у них на лицах нечто похожее на лукавство. У них был такой вид, словно они не совсем верят тому, о чем говорят.
Гости, с шумом отодвигая стулья, поднялись из-за стола. Берта налила немного воды в свой бокал, быстро подняла упавший под ноги кружевной носовой платок и взяла Эснера под руку.
— Вы своеобразный человек, — проговорила она. — Позавчера вы сомневались в наличии у женщин здравого смысла, а сегодня — в их способности совершать глупости.
Рауль сел в малой гостиной за рояль. Потом он встал, чтобы убрать ковер, и его место заняла госпожа Ландро, а он начал танцевать с Терезой, глядя большими веселыми глазами поверх плеча партнерши на подходивших к двери людей.
Эснер заметил в вестибюле Берту. Он направился к ней со счастливой улыбкой на лице, но, словно пожалев о своем слишком порывистом движении, тут же безразличным тоном произнес:
— Потанцуем?
— В гостиной душно, — сказала Берта. — Сейчас Ивонна будет петь.
— Как много на лестнице людей, — заметил Эснер, обращая внимание Берты на сидящие на ступеньках пары. — Совсем как в Англии.
— Там, наверху, должно быть, очень хорошо, — проговорила Берта.
Луиза Клюне опустила голову и придвинулась к Люсьену, чтобы пропустить поднимавшуюся по лестнице Берту.
— Я прямо боюсь наступить кому-нибудь на руку, — сказала Берта, слегка приподнимая юбку.
Она села у изгиба лестницы, а Эснер немного ниже почти улегся у ног Берты, положив одну руку на ступеньку, на которой она сидела.
— Женщина вовсе не обязательно заблуждается, когда предается тому, что мы называем безумием, — сказал Эснер. — Она повинуется доводам разума. Правда, чаще всего эти доводы оказываются шаткими.
«Он считает меня добродетельной женщиной, — размышляла Берта, слушая его, — и хочет покорить меня высоконравственными речами. Но мне-то ясно, что за этим его рассудительным тоном скрывается несчастный слабый мужчина, который старается понравиться. Стоило бы мне только опустить руку, как бы невзначай коснуться его пальцев, и он бы заговорил совсем по-другому!»
Голова Эснера находилась внизу, и, слушая, как он говорит с нотками наставительности и пресыщенности в голосе, она не могла оторвать взгляда от его руки, вытянувшейся на ступеньке и словно подбирающейся к ней. Эта неподвижная рука, лежащая в тени, совсем близко от нее, притягивала ее к себе. Но она знала, что сделать это столь легкое движение, движение непринужденно упавшей руки, она не решится никогда. «Он прав, — мысленно говорила она себе, — я добродетельная женщина. И я слишком хорошо понимаю и его, и саму себя».
— Вон там Шоран идет по вестибюлю, — сказал Эснер, — я уверен, что он ищет вас. Вот он остановился. Смотрит в нашу сторону.
— Здесь темно. Оттуда нас увидеть невозможно.
— Этот Шоран — славный парень. Вы давно его знаете?
— Мы с ним дружим с детства, — ответила Берта. — Когда мне было восемь лет, он едва не убил меня. Он хотел перебросить мяч крокетной клюшкой через бассейн, что перед замком. И попал мне прямо в лоб. Я даже не почувствовала никакой боли. Я очень хорошо это помню. Я впала в какое-то оцепенение, мне захотелось спать. Моя гувернантка закричала: «Ей нужно ходить!» Похоже, что если бы я тогда заснула, то могла бы умереть. Под бровью у меня до сих пор осталась отметина.
Эснер встал, поднялся на одну ступеньку и сел возле Берты.
— Ее видно, только когда я закрываю глаза, — сказала Берта, трогая пальцем веко.
— Покажите.
Очень осторожно, кончиками пальцев, почти не касаясь ее, от отвел руку Берты, но она заметила его смущенный взгляд.
Он слегка отстранился от нее и сказал естественным тоном:
— Великое это все-таки чудо — быть живым! Вы вот задумывались когда-нибудь о жизни сельди? Сначала она рискует быть съеденной своими же родителями…
Берта заметила, что пары стали покидать насиженные ими ступеньки.
— Нам лучше вернуться в гостиную.
— Где же вы были? Тут сейчас решили организовать поездку в Бруаж, — сказал Андре, подходя к Берте. — Госпожа де Грансень, оказывается, никогда там не была.
Эснер взглянул на Берту.
— Неплохая идея. Как вы считаете? — спросил он.
— Только это очень далеко! — говорила госпожа Дюкроке, стоя в группе оживленно говорящих людей. — Выезжать надо будет на рассвете.
Эснер приблизился к госпоже Дюкроке и с внезапной любезностью предложил:
— Двух человек я могу взять в свою машину!
Затем он возвратился к Берте.
— Похоже, поездка действительно состоится, — сказал он. — Одно место в моей машине ваше.
И с появившейся дерзостью вдруг добавил:
— Чтобы видеть вас целый день рядом с собой.
— Кажется, решено съездить в Бруаж, — сказала Берта, резко поворачиваясь к Мари-Луизе и все еще улыбаясь кокетливой улыбкой, предназначенной Эснеру.
Ее спросили о муже и о ребенке.
— У Альбера все в порядке. Он очень занят. В конце месяца он навестит меня. Малышка ведет себя хорошо. Жизнь в деревне пошла ей на пользу.
В громком шуме голосов она отвечала на вопросы, подходя то к одному, то к другому, и на лице ее застыло неопределенное счастливое выражение, как после смутного сна, в котором ничто уже не имеет значения: ни этот мужчина, следящий за ней взглядом, ни ее собственная смелость, ни муж, о котором она говорит таким естественным тоном и который кажется ей какой-то далекой, как бы находящейся за пределами ее жизни реальностью.
К Берте подошел Андре и лукаво посмотрел на нее.
— Ехать решено во вторник, — проговорил он.
— Выбрали вторник, — подтвердил Лоран.
— Во вторник! — воскликнул Эснер.
Слово «вторник» доносилось до Берты со всех сторон и звучало для нее по-особенному, словно было наполнено скрытым смыслом и обозначало некую фатальную дату.
— Оденьтесь потеплее, — сказал господин Шоран, когда Берта закрепляла сзади вуаль. — Возвращаться будем в открытой коляске.
Он смотрел через оконные стекла веранды на яркие фонари экипажа Ландро и увидел, что его собственная коляска с открытым верхом только что остановилась перед домом. Он пошел и помог госпоже Авриль сесть в ее коляску, непрестанно дергавшуюся то вперед, то назад.
