привередливость миссис Флоуз помешала ей разобраться в этом, следствием чего было появление еще одной тщетной надежды — на этот раз на то, что ее муж страдает серьезным расстройством мочевого пузыря. И наконец, она организовала ему диету с максимальным содержанием холестерина. Старый Флоуз на завтрак получал яйца всмятку, на обед — яичницу с бараниной, на ужин ему давали свинину с гоголем- моголем на десерт, и перед самым отходом ко сну ему предлагали напиток из взбитых яиц с сахаром и вином. Можно сказать, что Флоуз жил на одних яйцах.
Миссис Флоуз изучала все рекомендации известного диетолога профессора Юдкина, однако поступала не в соответствии с ними, но прямо наоборот. Так, в свой арсенал диетических ядов она добавила сахар, и, уговаривая старого Флоуза скушать еще яичко или же взять лишний кусочек жареной ветчины, она в то же время в изобилии уснащала стол всевозможными сладостями, пирожными и печеньями, почти целиком состоящими только из сахара. Все это, вместе взятое, вызвало у старика колоссальный прилив сил, и в те часы, когда он не сидел в кабинете, Флоуз в весьма энергичном темпе гулял по болотам — чего он не делал уже давно. Миссис Флоуз с отчаянием наблюдала и этот прилив жизнелюбия, и то, как увеличивается ее собственный вес. Чтобы отравить старика при помощи переедания, она должна была и сама придерживаться той же диеты, но ей эта диета была категорически противопоказана. В конце концов, в последнем приступе отчаяния, она решила приохотить старого Флоуза к портвейну. Флоуз с энтузиазмом воспринял ее совет, и ему это тоже пошло только на пользу. Миссис Флоуз попробовала было добавлять в графин с портвейном бренди. Старый Флоуз, чей нос прекрасно разбирался в винах, немедленно учуял это и поздравил ее с удачным изобретением.
— Это придает вину больше крепости, — заявил он. — И как я сам до этого не додумался! Явно больше крепости.
Миссис Флоуз мысленно выругалась, но была вынуждена согласиться: портвейн с добавлением чуть большего, чем обычно, количества бренди действительно выигрывал в крепости, как бы прибавлял плоти. Но и сама она тоже: миссис Флоуз неудержимо полнела, все платья стали выглядеть на ней так, как будто их шили на другую женщину. Заметное увеличение ее объемов доставляло старому Флоузу немалое удовольствие, и он все чаще отпускал Додду шуточки насчет того, что чем баба шире, тем лучше она в постели. Миссис Флоуз при этом понимала и чувствовала, что Додд ни на мгновение не спускает с нее глаз. Ее это нервировало. К тому же любимая колли Додда взяла скверную привычку рычать, когда миссис Флоуз проходила слишком близко к ней.
— Не пускайте эту собаку в кухню, — с раздражением сказала она как-то Додду.
— Если на кухне не будет этой собаки, то не будет и меня, — ответил Додд. — Интересно, как вы станете обогреваться, если я прекращу ходить на шахту за углем. Не хотите видеть меня в кухне — придется копать уголь самой.
Миссис Флоуз не собиралась становиться шахтером, о чем она и заявила.
— Тогда собака остается здесь, — подвел черту Додд.
Миссис Флоуз дала себе слово, что этой колли в кухне не будет, однако привычка Додда кормить собаку самому помешала ей подмешать толченое стекло в собачью еду. В целом то лето оказалось для миссис Флоуз очень трудным, и она — что было для нее совершенно нетипично — с тоской ожидала наступления унылой зимы. Тогда у нее будет больше возможностей сделать жизнь во Флоуз-Холле невыносимой.
Между тем Локхарт уже добился на Сэндикот-Кресчент определенных успехов. Отправив Литтл Уилли — таксу Петтигрю — в потустороннюю жизнь, в существовании которой уже больше не сомневались Вильсоны, он получил возможность свободно передвигаться по участкам и птичьему заказнику во время своих ночных операций. Мистер Грэббл, жену которого он видел в объятиях Симплона, оказался европейским представителем какой-то фирмы, производившей электронное оборудование, и часто уезжал на континент в командировки. В периоды его отсутствия миссис Грэббл и Симплон обычно устраивали свои, как называл их Локхарт, свидания. Симплон в таких случаях оставлял машину за две улицы от Сэндикот- Кресчент и шел до дома Грэбблов пешком, а после свидания возвращался за машиной и уже на ней подъезжал к собственному дому — дому номер 5. Дальнейшие наблюдения позволили установить, что мистер Грэббл, отправляясь в командировки, всегда оставлял дома номер телефона в Амстердаме, по которому в случае необходимости его можно было найти. Локхарт узнал об этом, просто отперев ключом из комплекта покойного Сэндикота дверь дома номер 2 и порывшись там в телефонной книжке Грэбблов, лежавшей на секретере. В один из жарких дней июня он взял на себя труд отправить Грэбблу в Амстердам телеграмму, в которой тому рекомендовалось срочно вернуться домой в связи с опасным заболеванием жены — настолько опасным, что ее нельзя даже перевозить из дома в больницу. Подписав эту телеграмму, якобы отправленную врачом, вымышленным именем, Локхарт потихоньку залез на один из телеграфных столбов, стоявших на территории заказника, и обрезал телефонную линию, шедшую к дому Грэбблов. После чего отправился домой, попил чайку, а когда стало темнеть, пошел на тот перекресток, около которого Симплон обычно оставлял свой автомобиль. Машина была на месте.
Но когда двадцать пять минут спустя мистер Грэббл, озабоченный состоянием жены и поэтому начисто позабывший о других участниках дорожного движения, с огромной скоростью пронесся через Ист- Пэрсли и свернул на Сэндикот-Кресчент, машины Симплона на этом перекрестке уже не было. Не было ее тут и тогда, когда сам мистер Симплон, голый, прикрывая руками интимные части тела, промчался стремглав по дорожке от дома Грэбблов и как сумасшедший свернул за угол. Машина в это время уже спокойно стояла в гараже Симплонов, куда ее поставил Локхарт, бодрым гудком возвестив миссис Симплон, что ее супруг уже дома. Сам же Локхарт пересек поле для гольфа и незамеченным пробрался к своей Джессике в дом номер 12. Позади него дома 5 и 2 стали аренами семейных землетрясений. Для мистера Грэббла, с его характером и темпераментом, оказалось настоящим потрясением открытие, что его жена не только не больна, но пылко совокупляется с соседом, которого он и без того терпеть не мог, и что его срочно вызвали из Амстердама только для того, чтобы ткнуть ничего не подозревавшим носом в этот факт. По всей улице разносился его крик, а потом и вопли миссис Грэббл: муж, обломав зонтик, взялся для выражения переполнявших его чувств за тяжелую лампу, стоявшую на тумбочке возле кровати. Весь этот шум был особенно хорошо слышен в доме сестер Масгроув, обитательницы которого как раз в этот вечер пригласили на ужин викария и его жену. Слышала его и миссис Симплон. То обстоятельство, что сквозь крик часто прорывалось имя ее мужа — а она-то слышала, что муж въехал в гараж, — заставило миссис Симплон попробовать разобраться, как это ее супруг ухитряется быть в двух местах одновременно. Мистер Грэббл на всю улицу рассуждал о том, кем, по его мнению, является его жена. Миссис Симплон вышла из двери своего дома в тот самый момент, когда из дома номер 4 вышел викарий, движимый не только любопытством сестер Масгроув, но и собственным стремлением предотвратить семейную катастрофу. Викарий лицом к лицу столкнулся с мистером Симплоном, который, махнув на все и прикрываясь обеими руками, большими прыжками мчался к дому. И викарий, и миссис Симплон мгновенно поняли, с кем и чем занимался мистер Симплон в доме Грэбблов. Впрочем, жене Симплона и не требовалось много объяснений: мистер Грэббл высказывался об этом достаточно громко и ясно. Преподобный Трастер оказался менее сообразителен. Он не был лично знаком с мистером Грэбблом и, увидев голого человека, съежившеюся на земле у его ног, естественно предположил, что это грешник, только что избивший свою жену и теперь прибежавший к нему за покаянием.
— Уважаемый, — произнес викарий, — так семейную жизнь не ведут.
Симплон и сам понимал это. Отчаянным взглядом он смотрел на викария, лихорадочно пытаясь прикрыть мошонку. Напротив, через дорогу, жена его резко повернулась, вошла в дом и громко захлопнула за собой дверь.
— Возможно, ваша жена и совершила все те поступки, о которых вы говорили, но бить женщину — это хамство.
Симплон был и с этим совершенно согласен, но объяснять, что он даже пальцем не прикоснулся к своей жене, ему не пришлось. Звон разлетающегося французского окна и вылетевшая оттуда большая тяжелая стеклянная ваза показали, что миссис Грэббл, опасаясь за свою жизнь, начала отбиваться, и небезуспешно. Симплон воспользовался всеобщим минутным замешательством, вскочил на ноги и помчался через дорогу в направлении своего дома. Его путь проходил мимо домов Огилви, Петтигрю и сестер Масгроув, из которых он не был знаком ни с кем, но которые теперь узнали всю его подноготную. Стоя на псевдогеоргиевском крыльце своего дома, колотя изо всех сил входным молоточком, сделанным в