форме головы Купидона, а локтем отчаянно давя на кнопку звонка, Симплон понимал, что его репутации солидного консультанта приходит конец. Терпение миссис Симплон тоже подошло к концу. Постоянные отсутствия мужа, его надуманные объяснения в сочетании с ее собственной сексуальной неудовлетворенностью довели миссис Симплон до ручки. Раньше она еще пыталась спасти то немногое, что оставалось от их брака. Но, увидев мужа, корчащегося голым у ног священника, она решила, что пора поставить точку. И без колебаний.
— Можешь торчать там хоть до зимы, — прокричала она через щель для писем. — Больше ты в мой дом не войдешь никогда! Не думай и не надейся!
У Симплона и без того уже в голове все смешалось, но больше всего ему не понравилось использование притяжательного местоимения.
— Что значит «в твой дом?» — завопил он, моментально позабыв обо всем остальном. — Я имею не меньше прав…
— Никаких прав у тебя больше нет! — прокричала в ответ миссис Симплон. Для подкрепления своей мысли она через щель для писем брызнула на съежившиеся органы мужа, еще недавно доставлявшие удовольствие миссис Грэббл, аэрозолем для размораживания, баллончик которого стоял на полке в прихожей. Последовавшие за этим вопли показались ей музыкой. Такое же впечатление они произвели и на Локхарта, в последний раз слышавшего нечто подобное тогда, когда по каким-то причинам он не сумел с первого же удара зарезать свинью. Он сидел с Джессикой на кухне за чашкой кофе и улыбался.
— Интересно, что такое там происходит, — полюбопытствовала Джессика.
— Такое впечатление, будто кого-то убивают. Может быть, сходишь посмотреть? Вдруг кому-то нужна твоя помощь?
Локхарт отрицательно помотал головой.
— Чем крепче забор, тем лучше соседи, — сказал он, самодовольно ухмыляясь, хотя справедливость этой истины явно подвергалась сомнению на противоположном конце Сэндикот-Кресчент. К взвываниям Симплона, ругани Грэббла и абсурдным отрицаниям всего и вся со стороны миссис Грэббл там добавился теперь звук полицейской сирены. Петтигрю еще раньше заявили в полицию о пропаже своей собаки, теперь же они позвонили в полицию снова. На этот раз там отнеслись к их обращению серьезнее и, по подозрению в гомосексуализме, забрали в полицейский участок и преподобного Трастера, и Симплона — первого потому, что он заступался за Симплона, а второго — за поведение, оскорбляющее общественные нравы: в тот момент, когда прибыла полиция, Симплон при помощи разбрызгивателя, обычно используемого для полива участка, старался смыть размораживающую жидкость со своего пениса. Симплон не мог отрицать предъявленное ему обвинение. Преподобный же Трастер пробовал объяснить, что он отнюдь не одобряет сексуальное поведение Симплона, каково бы оно ни было, но лишь старался предотвратить с его стороны акт самокастрации вращающимся разбрызгивателем. Сержанту это объяснение показалось не очень правдоподобным. Не помогала урегулированию дела и неспособность Симплона вразумительно разъяснить, чем именно были обрызганы его интимные части и почему это вызывало такое поведение с его стороны.
— Посадите этих педиков в отдельные камеры, — распорядился сержант, и преподобного Траслера и Симплона увели в разные стороны.
После их ареста на Сэндикот-Кресчент восстановился прерванный было распорядок жизни. Миссис Симплон, упорствующая, как нераскаявшаяся грешница, каждый день ложилась спать в одиночестве. Супруги Грэббл укладывались врозь и уже из постелей продолжали обмениваться ругательствами и оскорблениями. Сестры Масгроув старались, как могли, утешить миссис Трастер, которая не переставала категорически утверждать, что ее муж — не гомик.
— Ну конечно, дорогая, конечно же нет, — в унисон повторяли сестры, совершенно не понимая при этом смысла произносимых миссис Трастер слов. — Он вел себя несколько эксцентрично[17], когда приехала полиция, но и любой другой вел бы себя в этих обстоятельствах так же.
Попытка миссис Трастер объяснить, что ее муж действительно не «голубой»[18], не приблизила сестер Масгроув к понимаю того, о чем же именно идет речь.
Но были и такие, кто иначе реагировал на события того вечера. Супруги Рэйсимы пришли от звуков избиения в такое возбужденное состояние, что позабыли задернуть занавески на окне своей спальни, дав тем самым Локхарту возможность разобраться, какому извращению предавались они сами. Локхарт с интересом наблюдал, как вначале мистер Рэйсим привязал жену к кровати и слегка побил ее палкой, а потом она проделала все то же самое с ним. Дома Локхарт занес в свой кондуит и эти наблюдения, а потом, чтобы хорошо завершить вечер, отправился в гараж и оттуда вновь пообещал Вильсонам неминуемую смерть. В результате в их доме снова всю ночь сияла иллюминация. Укладываясь в постель рядом со своей ангелоподобной Джессикой, Локхарт думал о том, что завершившийся день оказался чрезвычайно полезным и принес много новой информации и что если набранные темпы начатой им кампании удастся сохранить, то уже скоро на Сэндикот-Кресчент появятся объявления о продаже домов. Он обнял Джессику, прижался к ней покрепче, и они предались той целомудренной любви, которая отличала их брак.
Глава одиннадцатая
Дальнейший ход событиям придала на следующий день Джессика.
— Ты себе и представить не можешь, кто живет в Грин-Энде, — сказала она, вернувшись домой с работы и сгорая от возбуждения. Работала она в те дни временной машинисткой.
— И гадать не буду, — согласился Локхарт с той внешней откровенностью, что маскировала глубину его отнюдь не откровенного ума. Грин-Энд его не интересовал: это был еще более благополучный пригород, с еще более солидными домами, с более обширными садами вокруг этих домов и с более старыми деревьями в этих садах. Располагался он в Вест-Пэрсли, в миле позади поля для игры в гольф.
— Женевьева Голдринг, — провозгласила Джессика.
— Никогда о такой не слышал, — ответил Локхарт, со свистом рассекая воздух плеткой для верховой езды, которую он сделал из куска поливочного шланга, вплетя в него шпагат и в самый кончик — несколько полосок кожи.
— Не может быть, — возразила Джессика, — она — самая потрясающая из всех писателей, какие когда-либо жили. У меня есть несколько ее книг, они просто захватывающе интересны!
Но Локхарт думал о другом: вплетать или нет в кончик плетки, между полосками кожи, еще и кусочки свинца.
— Одна из девочек в нашей конторе когда-то работала у нее, и она рассказывает, что эта писательница такая странная! — продолжала Джессика. — Она целыми днями ходит взад-вперед по комнате и говорит, говорит, говорит. Пэтси приходилось сидеть за машинкой и записывать все, что она наговорит.
— Это, должно быть, ужасно скучно, — сказал Локхарт, решивший, что свинец был бы излишен.
— И знаешь что еще?! Пэтси разрешила мне пойти завтра туда и поработать вместо нее. Она хочет взять выходной, а для меня завтра все равно нет в конторе работы. Здорово, правда?
— Наверное, — неуверенно сказал Локхарт.
— Это просто великолепно. Я всегда хотела посмотреть на настоящего живого писателя.
— А если эта Голдринг спросит, почему не пришла Пэтси?
— Она даже не знает, как Пэтси зовут. Она так увлечена работой, что начинает диктовать, едва Пэтси переступает порог, и они работают в саду под навесом, который поворачивается вслед за солнцем. Так интересно! Я просто жду не дождусь завтрашнего утра!
Мистер Симплон и преподобный Трастер тоже с нетерпением ожидали наступления следующего дня. Предварительное слушание их дел в суде было очень кратким, и их отпустили под залог до разбора дела по существу. Симплон вернулся домой в одежде, снятой с трупа какого-то бродяги, умершего неделей раньше. Узнать его было почти невозможно, и, конечно же, миссис Симплон не признала в нем мужа и не только отказалась впустить его в дом, но и заперла гараж. Попытка Симплона взломать окно с тыльной стороны
