— Я всего-навсего по-своему передал слова ректора.
— А что вы на это скажете? — и проректор достал шприц.
— Ага, я же говорила! — оживилась миссис Бристол. — А вы не поверили. Я своими глазами видела, как девушка колется шприцем. Так что же нам теперь делать?
Ректор упрямо гнул свою линию:
— Не будем спешить с выводами…
— Зовите полицию! Я требую! — разорялась мисс Зайц. Ей не терпелось поведать миру о скабрезных повадках Уилта.
— Мисс Берк, — от волнения ректор незаметно для себя стал смотреть на физкультурницу глазами Уилта. — В таком деле нельзя горячиться.
— К вашему сведению, меня зовут мисс Зайц, и если вы настолько обнаглели… Эй, куда это вы?
Вопрос был обращен к Уилту, который решил под шумок смыться.
— Сперва в мужской туалет, осмотреть телесные повреждения, которые вы нанесли. Потом — на ближайшую станцию переливания крови, восполнить потерю. Потом — к врачу, а заодно подыщу самого что ни на есть свирепого адвоката, чтобы привлечь вас за избиение.
И не успела мисс Зайц снова задать ему перцу, как Уилт пулей вылетел в коридор и укрылся в мужской уборной.
Оскорбленная физкультурница обрушила гнев на ректора:
— Это уж такое издевательство, что дальше некуда! Звоните в полицию, а не то я сама позвоню! Если этот сексуальный маньяк сунется к адвокату, я на всех перекрестках буду кричать, какие паршивцы работают у нас в колледже. Пусть все знают!
Подобный поворот дела ректора никак не устраивал.
— Стоит ли? — принялся он урезонивать мисс Зайц. — Скорее всего, Уилт совершил вполне простительную ошибку.
Но мисс Зайц была неумолима:
— Такое не прощают. И не забудьте девицу, которая колола себе героин. Миссис Бристол ее видела.
— Уж сразу и героин. Может, все объясняется гораздо проще.
— А вот полиция мигом разберется, что это за шприц, — не сдавалась мисс Зайц. — Так вы будете звонить или мне придется самой?
– Ну если вы так ставите вопрос, — ректор волком посмотрел на мисс Зайц и снял трубку.
4
В уборной Уилт долго разглядывал себя в зеркало. Так и есть: видок под стать самочувствию. Нос раздулся, на подбородке кровь, шов над правой бровью разошелся. Уилт умылся над раковинЬй, с содроганием думая о столбняке. Потом он вынул челюсть и внимательно осмотрел в зеркале свой язык. Не так уж он и распух, как показалось Уилту поначалу. Но вкус карболки не проходил. Уилт прополоскал рот и утешил себя тем, что раз эта мерзость так обожгла язык, то микробы-возбудители столбняка наверняка дадут дуба.
Уилт водрузил челюсть на место и снова попытался разобраться, отчего его вечно преследуют недоразумения и неудачи. В поисках ответа он еще раз посмотрелся в зеркало. Лицо как лицо, ничего особенного. Да Уилт и не мнил себя красавцем. Однако за невзрачной наружностью скрывался недюжинный ум. Прежде Уилт втайне величал свой ум оригинальным, по крайней мере незаурядным. Но что с того? Всякий ум не похож на другие, но будь ты хоть семи пядей во лбу, от случайностей не застрахован никто. Беда в другом: Уилту недостает решительности.
— Все ждешь, как карта ляжет, — сказал он своему отражению. — Нет чтобы сдавать самому.
И в тот же миг он понял, что это невозможно. Никогда не стать ему всевластным повелителем, никогда другие не будут плясать под его дудку. Не тот у него характерного ему не хватает, так это нахрапа. привычки входить во все тонкости, соблюдать все формальности, умения приобретать сторонников, обштопывать противников — короче, напряженная борьба за власть ему не по плечу. Более того, он презирал нахрапистых властолюбцев. Они только собой и заняты, а на всех остальных чихать они хотели. Спасу нет от этих мелкотравчатых фюреров, особенно в Гуманитехе. Пора поставить их на место. Как- нибудь он…
Тут размышления Уилта были прерваны. В уборной появился ректор.
— А. Генри, вот вы где. Хочу вас предупредить: мне пришлось позвонить в полицию.
— Зачем? — Уилт испугался. Что-то скажет Ева, когда узнает, что мисс Зайц приписывает ему извращенные наклонности?
— Наркотики в колледже — не шутка.
— А, из-за этого. Поздно хватились. Здесь они давно уже в ходу.
— Вы что — знали?
— Кто же про это знает? Странно было бы, если бы среди такой уймы студентов не оказалось хоть одного наркомана.
И пока ректор отводил душу у писсуара, Уилт украдкой выскользнул из уборной.
Через пять минут, возвращаясь домой, Уилт предавался тем же мыслям, которые одолевали его всякий раз. как он оставался один. И что он все время думает о власти? Ведь палец о палец не ударит, чтобы ее достичь. Да и зачем? Зарабатывает он неплохо. Если бы Ева не тратила столько на школу для одаренных, семья могла бы ни в чем себе не отказывать. По большому счету. Уилту грех жаловаться. «По большому счету». Чушь собачья. Главное — каково у тебя на душе. А на душе у Уилта бывало кисло — даже в те дни, когда он мог не опасаться, что мисс Зайц попортит ему физиономию.
То ли дело Питер Брейнтри. Не мучается собственной ущербностью, не помышляет о власти. Он даже отказался от поста в руководстве колледжа, потому что пришлось бы забросить преподавание. А учить английской литературе Питеру нравится. Поработает — и домой, к Бетти, к детишкам. Дома проверит студенческие сочинения, а потом возится с игрушечной железной дорогой или мастерит модели самолетов. По воскресеньям ходит на футбол, играет в крокет. То же и во время отпуска. Иногда они всем семейством отправляются в турпоход и отдыхают в свое удовольствие — у Уилтов такие вылазки не обходятся без скандалов и злоключений. Уилт отчасти завидовал Питеру и все-таки посматривал на него свысока. Конечно, Питера не за что осуждать, но нельзя же в наше время — да и не только в наше — останавливаться на достигнутом и ждать, что судьба за здорово живешь осыплет тебя милостями. Уилта в таких случаях она осыпала оплеухами — вспомнить ту же мисс Зайц. А когда он начинал искушать судьбу, ему приходилось и того хуже. Куда ни кинь — все клин.
Размышляя на эту тему, Уилт пересек Билтон-стрит и пошел по Хиллброу-авеню. Сразу видно, что здесь тоже обитают люди, довольные своей участью. Вишни стояли в цвету; бело-розовые лепестки усеяли мостовую, как конфетти. Уилт разглядывал ухоженные садики, поросшие яркими желтофиолями. Попадались и запущенные — там жила ученая братия, университетские преподаватели. В садике на углу Причард-стрит мистер Сэндз нянчился со своими азалиями и вереском. Он задался целью доказать равнодушному человечеству, что управляющий банком, выйдя на пенсию, способен обрести блаженство, если посвятит себя выращиванию растений, предпочитающих кислотную среду, на щелочной почве. Самое трудное, объяснял он как-то Уилту, заменить верхние слои почвы торфом, чтобы понизить концентрацию водородных ионов. Уилт ни бельмеса не смыслил в водородных ионах, и все рассуждения мистера Сэндза были для него китайской грамотой. Его занимал сам мистер Сэндз и его странный способ достичь счастья. Сорок лет кряду он предавался любимому, по его словам, делу: следил, как деньги переводятся со счета на счет, как колеблются процентные ставки, как выплачиваются ссуды, как разбираются с превышением кредита. И вдруг как отрезало. Теперь мистер Сэндз взахлеб рассказывает о прихотях камелий и крошечных елочек. Непостижимая перемена. Такая же непостижимая, как преображение миссис Кренли, чье имя
