улыбается, только скажи.
— Нет, не улыбается, — Уилт глаз не сводил с пальца, надеясь хоть так отсрочить этот конец. — Лучше задавайте мне вопросы.
Глаусхоф откинулся на спинку кресла.
— Для начала расскажи, где достал передатчики.
— Передатчики? Вы говорите, передатчики? Какие передатчики?
— Которые у тебя в машине.
— У меня в машине? Вы ничего не путаете?
Глаусхоф изо всех сил вцепился в край стола, досадуя, что не может сию же секунду совершить смертоубийство.
— Ты что же себе думаешь, пробрался на территорию Соединенных Штатов и…
— Англии, — твердо заявил Уилт. — Точнее, Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирлан…
— Ни фига себе! Сукин сын, коммуняка, а вякает про королевскую фамилию…
— Это моя страна, — настаивал Уилт. Сознание того, что он англичанин, придавало ему сил. Прежде это обстоятельство его мало трогало. — И, к вашему сведению, я не коммунист. Сукин сын — возможно, хотя я на этот счет другого мнения. Об этом вам лучше спросить у моей матери, но она умерла десять лет назад. А вот что не коммунист — это точно.
— Так как насчет передатчиков в машине?
— Да-да, вы спрашивали. Но я ума не приложу, что за передатчики. Вы меня случайно ни с кем не перепутали?
— Ты Уилт? — заорал Глаусхоф.
— Да.
— Ты ездишь на потрепанном «форде», номер ХПР 791 Н, так?
Уилт кивнул.
— Можно сказать и так. Хотя, по правде, моя жена…
— Так это твоя жена засадила в машину передатчики?
— Боже упаси. Она в таких вещах не разбирается. Да и с какой радости ей играть в эти игры?
— А вот это, милейший, я хочу узнать у тебя. И пока не расскажешь все как есть, тебе отсюда не уйти.
Уилт взглянул на Глаусхофа и покачал головой.
— Легко сказать, — пробормотал он. — Я приезжаю к вам прочесть лекцию о нынешнем состоянии британской культуры, вдруг — здравствуйте пожалуйста — облава, газ. Прихожу в себя в постели, врачи вгоняют в меня иголки, а…
Уилт осекся. Глаусхоф достал из ящика стола револьвер и принялся заряжать. Уилт смотрел во все глаза.
— Прошу прощения, — выговорил он наконец. — Будьте так любезны, уберите эту… э-э-э… штуковину. Я понятия не имею, что у вас на уме, но, честное слово, вам нужен не я, а кто-то другой.
— Кто же? Твой шеф?
— Шеф?
— Шеф.
— Да-да, я расслышал, но мне все равно непонятно. Я знать не знаю, что за шеф такой.
— Не знаешь, так придумай. Расскажи, кто там в Москве дает тебе задания.
— Послушайте, — начал Уилт, пытаясь вернуться к реальности, где отродясь не водились шефы из Москвы, дававшие ему задания. — Тут явно произошла ошибка.
— Да, ты крупно ошибся, когда проник сюда со своей аппаратурой. Даю тебе последний шанс, — с этими словами Глаусхоф вытянул руку с пистолетом и бросил такой многозначительный взгляд вдоль ствола, что сердце Уилта замерло. — Или ты сейчас же выложишь все начистоту, или…
— Хорошо, — сдался Уилт. — Как говорится, «усек». Терпеть не могу это словцо. Что я должен рассказать?
— Все от начала до конца. Как тебя завербовали, на кого ты работаешь, какие сведения успел передать…
Глаусхоф все перечислял и перечислял, а Уилт затравленно смотрел в окно. Он никогда не обольщался тем, что жизнь подчиняется здравому смыслу, а искать здравый смысл на авиабазе и вовсе пустое занятие И все же, когда полоумный американец, поигрывая револьвером, твердит, что ты советский шпион, это уж какой-то новый род безумия. А может, это на самом деле безумие? Может, Уилт попросту сбрендил? Нет, не похоже. Пистолет не безумие, пистолет реальность, с которой вынуждены считаться миллионы людей по всему свету. Только эта реальность покуда обходила стороной Оукхерст-авеню, Гуманитех и весь Ипфорд. Скорее нереальным оказался тот мирок, в котором существовал Уилт со своей безраздельной верой в пользу образования, книжную мудрость и, за неимением лучшего слова, здравый смысл. Этот мирок — всего лишь игра воображения, рано или поздно ему придет конец. Да и стоило ли его создавать, если верх того и гляди возьмет сумасшедший, сыпящий пошлыми фразочками вроде «тут недолго откинуть коньки, и никто не узнает»?
И все-таки Уилт еще раз попытался вернуться в свой прежний мир.
— Так и быть, — объявил он. — Я все расскажу. Но только в присутствии представителей британской контрразведки. Это законное право всякого британского подданного.
Глаусхоф презрительно хмыкнул.
— Как только ты прошел через КПП, от твоих прав ничего не осталось. Давай, выкладывай. Стану я еще делать реверансы всякой сволочи из британской разведки. Обомнутся. Рассказывай мне.
— Если вы не возражаете, я лучше напишу, — предложил Уилт. Он решил тянуть резину, а сам лихорадочно соображал, в чем бы ему покаяться. — У вас найдется ручка и бумага?
Глаусхоф поколебался, но смекнул, что, если показания будут написаны рукой Уилта, никто не посмеет упрекнуть майора в том, что он выбил их силой.
— Ладно. Садись за стол.
Через три часа перед Уилтом лежали шесть страниц, исписанных аккуратным, но неразборчивым почерком. Глаусхоф попытался прочесть и ужаснулся:
— Что еще за фокусы? Тебя что — писать не учили?
Уилт устало покачал головой.
— Если не разбираете, отдайте тому, кто разберет. А я уже выдохся. — и он уронил голову на руки.
Глаусхоф взглянул в его бледное лицо и убедился, что это не блеф. Майор и сам здорово утомился. Ну ничего: полковнику Эрвину и всей его бестолочи из отдела разведки и вовсе не поздоровится.
Эта мысль взбодрила Глаусхофа. Он прошел в соседний кабинет, сделал фотокопии всех шести страниц и, минуя охрану, направился в машбюро
— Перепечатайте-ка эти документы, — велел он начальнику. — Но только никому ни слова.
После этого Глаусхоф уселся и стал ждать.
18
— Ордер? — восклицал старший офицер. — Ордер на обыск дома сорок пять по Оукхерст-авеню? Вы хотите получить ордер на обыск?
— Да, сэр, — подтвердил инспектор Роджер, недоумевая, почему из-за вполне резонной просьбы надо задавать столько вопросов. — Все улики свидетельствуют, что Уилты занимаются переправкой наркотиков.
— Магистрат едва ли согласится, — упорствовал старший офицер. — Ведь мы располагаем всего лишь
