убеждаются, что я здесь, и этого им достаточно. Немного удачи, и в один прекрасный день зазвонит по Бабочке колокол, и акулы набросятся на это почетное и бесплатное блюдо, которое ежедневно поставляется им.
Но мое телесное присутствие не имеет ничего общего с присутствием духовным. Хочешь, скажу тебе что-то? Я не принадлежу каторге, мне не удалось приспособиться к этой жизни, которая засосала даже самых близких моих друзей. Я постоянно готов бежать.
За такой «беседой» со своим обвинителем меня застают двое мужчин.
— Ты спишь, Бабочка?
— Нет.
— Мы хотим с тобой поговорить.
— Говорите. Здесь никого нет, и если не будете кричать, нас никто не услышит.
— Мы готовим бунт.
— Как вы это думаете сделать?
— Убьем всех арабов, всех тюремщиков, их жен и детей — все это гнилое племя. Я и мой друг Хутон с помощью еще сорока ребят, которые согласны с нашим планом, атакуем склад оружия. Его надо стараться сохранить в хорошем состоянии. Там двадцать три автомата и около восьмидесяти карабинов. Мы начнем с…
— Остановись, не продолжай. Я отказываюсь. Благодарю за оказанное доверие, но я не согласен.
— Мы думали, ты согласишься быть предводителем восстания. Позволь нам рассказать тебе обо всем детально, и ты убедишься в том, что провала быть не может.
— Я не хочу ничего слышать, я отказываюсь возглавить этот бунт и даже принять в нем участие.
— Почему? Ты должен нам объяснить. Мы тебе доверились и обо всем рассказали.
— Я не просил вас ничего рассказывать о своих планах. Я способен убить человека, который мне сильно навредил, но не безвинных женщин и детей. Кроме того, вы не видите самого главного: даже в случае успеха восстания, вас ждет провал.
— Почему?
— Потому что тогда станет невозможным самое главное — побег. Предположим, в восстании примет участие сто человек. Как они убегут? На островах всего две большие лодки. На них сможет выйти в море самое большее сорок человек. А что будут делать остальные шестьдесят?
— Мы будем среди сорока.
— Это ты так думаешь, но и остальные не глупее тебя. У каждого из них будет оружие, и вы сразу же перестреляете друг друга. Но самое главное: ни одно государство не согласится дать убежище этим лодкам. Телеграммы с известием о побеге целого полка убийц прибудут в эти страны намного раньше вас. В любом месте вас задержат и выдадут Франции. Я вернулся из Колумбии, и я знаю, что говорю. Любая страна вас выдаст.
— Значит, ты отказываешься?
— Да.
— Это твое последнее слово?
— Это мое окончательное решение.
— Нам остается убраться.
— Минутку. Прошу вас не говорить об этом плане ни с кем из моих друзей.
— Почему?
— Я заранее знаю, что они откажутся, и жаль напрасных усилий.
— Хорошо.
— Вы никак не можете оставить эту мысль?
— Честно говоря, Пэпи, нет.
— Мне непонятны ваши цели. Я ведь объясняю, что и в случае удачи восстания вы не освободитесь.
— Мы хотим мстить. Раз ни одна страна нас не примет, нам останется пойти в джунгли и организовать там вооруженный отряд.
— Даю слово, что не буду говорить о ваших планах ни с кем, даже с лучшим своим другом.
— Мы в этом уверены.
— Хорошо. И последнее: предупредите меня о восстании за восемь дней, с тем, чтобы я мог перебраться на Сен-Жозеф и не быть здесь во время событий.
— Предупредим тебя вовремя, и ты сможешь сменить остров.
— Я ничего не могу сделать для того, чтобы изменить ваши планы? Можно, например, украсть четыре ружья, напасть на стражника у пристани, взять лодку и бежать. При этом не придется никого убивать.
— Нет, мы слишком долго терпели. Главное для нас — месть, и мы отомстим, не считаясь с ценой, которую придется за это заплатить.
— А дети? А женщины?
— Все они одно семя, одна кровь. И все они должны умереть.
— Не будем об этом больше говорить.
— Ты не желаешь нам удачи?
— Нет, я говорю вам: откажитесь от своих планов, не делайте этого свинства.
— Ты не признаешь наше право мстить?
— Признаю, но вы не должны мстить людям, которые не сделали вам ничего дурного.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи. Мы ни о чем не говорили.
— Договорились.
Хутон и Арно уходят. Странное дело! Эти двое парней настоящие сумасшедшие, придурки! Никто из моих друзей об этом деле не говорил — значит, эти парни успели побеседовать только с «хиляками». Ребята из «общества» не могут быть замешаны в таком деле.
Всю неделю я занимался сбором сведений о Хутоне и Арно. Арно приговорили к пожизненному заключению по делу, за которое ему не полагалось и десяти лет. Присяжные отнеслись к нему с такой строгостью, потому что за год до этого казнили за убийство полицейского его брата. На суде обвинитель говорил о его брате больше, чем о нем самом, и это создало враждебную атмосферу, которая и привела Арно к столь страшному наказанию. Во время заключения он подвергался (тоже из-за брата) очень жестокому обращению.
Хутон вообще никогда не знал свободы. Он в тюрьме с девяти лет. В девятнадцать лет он записался добровольцем в военно-морской флот и, благодаря этому, должен был выйти из колонии для малолетних преступников. Однако за день до освобождения совершил убийство. Он, кажется, немного помешан.
События принимают неожиданный оборот. На утренней перекличке вызвали Хутона и его друга, Жана Карбонери. Это брат Карбонери, который работает пекарем у причала.
Безо всяких объяснений и без видимой причины их послали на Сен-Жозеф. Я пытаюсь выяснить, в чем дело. Утечки информации, видимо, нет, но Арно работал в оружейной четыре года, а Жан Карбонери работает пекарем уже пять лет. Их перевод на Сен-Жозеф не может быть простой случайностью.
Я решаю поговорить с тремя наиболее близкими друзьями: Матье Карбонери, Гранде и Глиани. Ни один из троих ничего не знает. Хутон и Арно обратились, видимо, только к заключенным, не входящим в «общество».
— С какой же целью они говорили об этом со мной?
— Потому что всем известно о твоем желании бежать любой ценой.
— Но не такой ценой.
— Они не видят разницы.
— А твой брат, Жан?
— Поди знай, что заставило его совершить эту ошибку и присоединиться к ним.
— Может быть, доносчик назвал его, но на самом деле он не был замешан?
События развиваются быстро. Сегодня ночью был убит Джирсоло в момент, когда он входил в уборную. Обнаружили кровь на рубашке погонщика буйволов из Мартиники. Через пятнадцать дней