ухе. Я впихиваю вату, но это не помогает. Трепетание крылышек не прекращается: ззззз… Это щекочет и сердит меня, доктор! Что ты об этом думаешь? Задушить мне их не удалось, может быть, ты попытаешься их потопить? А?
Время от времени я делаю гримасу и вижу, что врач отмечает это у себя. Он берет меня за руку, заглядывает мне в глаза, и я чувствую, что он окончательно сбит с толку.
— Да, друг мой, мы их потопим. Шатель, промой ему уши.
Каждое утро повторяются с незначительными варияциями эти сцены, но врач все еще не решается принять решение о направлении меня в сумасшедший дом.
Шатель делает мне укол брома и, используя момент, сообщает:
— Все в порядке. Врач сбит с толку. Но может пройти время, пока он решит отправить тебя в сумасшедший дом. Если хочешь, чтобы он быстрее принял такое решение, покажи ему, что ты опасен.
— Все в порядке, Бабочка? — спрашивает врач, который пришел с санитаром-надзирателем и Шателем, и дружески приветствует меня, стоя в дверях.
— Брось трепаться, доктор, — проявляю я вдруг агрессивность. — Ты ведь отлично знаешь, что дела плохи, и я спрашиваю себя лишь об одном: кто из вас помогает молодчику, который пытает меня?
— Кто тебя пытает? Когда? Где?
— Доктор, ты знаком с работами д'Арсонваля?
— Думаю, да.
— Тогда ты знаешь, что он изобрел генератор электрических волн, поляризующих воздух вокруг кроватей больных язвой желудка? Так вот, один из моих врагов украл такую машину из больницы в Кайенне и теперь каждый раз, когда я ложусь спокойно спать, он нажимает на кнопку, и электрический заряд проникает в мой живот и бедра. Меня выгибает дугой, я подпрыгиваю в кровати на высоту двадцать сантиметров. Как я могу спать? Только закрываю глаза, раздается: чик! Налетают волны, и мое тело напрягается, словно пружина. Я не могу больше, доктор! Скажи всем, что если поймаю этого парня, убью его. У меня нет оружия, но в моих руках достаточно силы, чтобы задушить его, кто бы он ни был. Кому надо будет, тот поймет! И избавь меня, пожалуйста, от твоих лицемерных приветствий и от этого «все в порядке, Бабочка?»
Этот случай принес плоды. Врач, по словам Шателя, просил стражников обращать на меня особое внимание и остерегаться меня. Он дал им указание открывать мою дверь только в случае, если возле нее стоят минимум два-три человека, и всегда разговаривать со мной вежливо. Врач утверждает, что у меня мания преследования и что меня следует отправить в дом умалишенных.
— Мне удастся переправить его в сумасшедший дом с помощью всего одного надзирателя, — предложил врачу Шатель, думая избавить меня тем самым от кандалов и смирительной рубашки.
— Ты хорошо поел, Пэпи?
— Да, Шатель, неплохо.
— Хочешь пойти со мной и господином Жене?
— А куда мы пойдем?
— Пойдем в сумасшедший дом за лекарствами. Для тебя это будет хорошей прогулкой.
— Пошли.
Мы выходим втроем из больницы и направляемся к дому умалишенных. Шатель много говорит и в определенный момент, когда мы находимся вблизи сумасшедшего дома, спрашивает меня:
— Тебе не надоел лагерь, Пэпи?
— О! Да, еще как надоел! Особенно потому, что нет больше Карбонери.
— Почему бы тебе не остаться на несколько дней в этом приюте? Парень с машиной здесь тебя не найдет и не сможет пускать в тебя электрический ток.
— Это хорошая идея, но ты думаешь, что меня, здорового человека, могут принять?
— Предоставь это мне, я замолвлю за тебя словечко, — говорит надзиратель, довольный, что я попался в ловушку, подстроенную мне Шателем.
Короче, я в приюте, в обществе ста сумасшедших. Жизнь здесь — не малина. Нас выпускают во двор группами по тридцать — сорок человек в то время, как санитары убирают камеры. И днем и ночью все совершенно голые. К счастью, здесь довольно жарко.
Сижу на солнце и размышляю о том, что я здесь уже пять дней, но ничего еще не предпринял для налаживания связи с Сальвидиа.
Ко мне подходит один из сумасшедших, по имени Фуше. Это — жертва обмана. Его мать продала дом и вырученные пятнадцать тысяч франков прислала ему через тюремщика, с тем, чтобы он бежал. Тюремщик должен был взять себе пять тысяч, а остальное отдать Фуше, но он взял все деньги и уехал в Кайенну. В тот же день, когда Фуше стало известно, что его мать напрасно распродала все свое имущество, он сошел с ума и без разбору стал нападать на тюремщиков. Его успели скрутить прежде, чем он кого-либо убил. С того самого дня (а это случилось три или четыре года назад) он здесь.
— Кто ты? — спрашивает он меня. Я смотрю на бедного парня, которому не больше тридцати лет.
— Кто я? Такой же мужчина, как и ты.
— Дурацкий ответ. Я вижу, что ты мужчина, потому что у тебя член и яички. Я спрашиваю, как тебя звать!
— Бабочка.
— Бабочка? Ты бабочка? Бедняга. У бабочки должны быть крылышки, и она порхает, а где твои крылышки?
— Я их потерял.
— Ты должен их найти и убежать. У тюремщиков нет крыльев. Ты от них улетишь. Дай сигарету.
Не успел я протянуть ему сигарету, как он выхватил ее из моих пальцев, уселся напротив меня и стал жадно и с наслаждением курить.
— А кто ты? — спросил я его.
— Я невезучий. Всякий раз, когда мне должны что-то дать, меня обводят вокруг пальца.
— Как это?
— А так. И еще я убиваю тюремщиков. Сегодня ночью повесил двоих. Только никому об этом не говори.
— А за что ты их повесил?
— Они украли дом моей матери. Представь себе, мать послала мне свой дом, он им понравился, и они оставили его себе и поселились в нем. Разве неправильно я сделал, повесив их?
— Ты прав. Теперь они не смогут жить в доме твоей матери.
— Видишь того жирного тюремщика за решетками? Он тоже живет в доме. С ним я тоже управлюсь, будь спокоен, — он встает и уходит.
Уф! Жить среди сумасшедших не столько смешно, сколько опасно. Ночью, особенно в полнолуние, они жутко кричат. Видимо, на них каким-то образом влияет луна. На мне тюремщики иногда проводят опыты. Они «забывают», к примеру, выводить меня во двор — хотят посмотреть, буду ли я этого требовать. Не приносят мне еду. Я обзавелся палкой с веревкой на конце и делаю вид, что ловлю рыбу.
— Как ловится, Бабочка?
— Они не прикасаются к наживке. Представь себе, за мною всюду следует маленькая рыбка, и, когда большая рыба собирается дотронуться до наживки, маленькая предупреждает ее: «Берегись, не трогай, это Бабочка ловит нас». Поэтому я не поймал пока ни одной рыбы. Но я продолжаю удить. Может быть, найдется рыба, которая ей не поверит.
Я слышу, как тюремщик говорит санитару: «Он получил то, что ему причитается».
Мне не удается съедать свою порцию чечевицы, которую нам выдают в столовой за общим столом. Сумасшедший великан, ростом не меньше метра девяносто, с волосатыми, как у обезьяны, руками, ногами и грудью (он зовет себя Айвенго) избрал меня своей жертвой. Он почти разом проглатывает содержимое своей тарелки, а потом берется за мою. Я съедаю всего пару ложек. Опорожнив тарелку, он возвращает ее мне, а потом смотрит на меня идиотскими глазами. Он мне изрядно надоел и, кроме того, взрыв ярости только поможет ускорить мое переселение в сумасшедший дом. Однажды, когда в очередной раз Айвенго усаживается рядом со мной, и его тупая морда сияет от удовольствия в ожидании моей порции чечевицы, я
