верить я отказывалась!
Мой ант уже заливался горючими слезами, не в силах доказать матушке-княгине правдивость своих слов, когда вдруг нашел нужный аргумент. Поднял на меня просветленное лицо: — Да ведь я больше и не прожил бы, госпожа! Сидючи под той страшной дверью! Не евши-то. Пить было — там ручеек недалече течет, а поесть — совсем нет… Я и так почти что окочурился уже — если б только вы, матушка-княгиня, по доброте своей ту дверь не открыли рабу своему… А год живу быть совсем без прокорма — это ж никаких сил человечьих не хватит!
— А чего ты под дверью сидел? Почему наверх не поднялся, к людям?
— Поднимался, матушка! — горестно махнул он рукой. — Только нету там людей — одни вороги. Я-то, прости господи, думал, что за два-то года их князь Михаил все ж таки выкурил из вотчины своей, да, видно, крепко засели, если до сей поры здесь сидят! Вот я и спустился назад. Чтоб, значит, княжича оборонять в случае чего — а дверь эту страшенную открыть не могу… Я ее и так, и сяк! А как вспомнил, что и вы, матушка, тогда ее не открыли — совсем отчаялся… Лег под порожком и только плакал. Еще попить вставал. А потом уж и за этим вставать трудно стало…
— Постой, как это я ее открыть не смогла? Открыла же, когда тебя нашла!
— Так то — сейчас! А то — когда вы гуляли тут. А я вам факелом светил. Вы до этой двери дошли, ручку потянули — не открывается. Ну мы тогда и вышли другим путем — к пустохляби той песчаной. А? Вспоминаете, матушка?
Еще бы я не вспомнила! Это ж было в тот день, когда Михаил в себя пришел! А дверь эта клятая — то-то мне ее матово отблескивающие ручки все что-то напоминали!.. Дергала я ее, точно дергала! Только было это с той стороны — снаружи. И не смогла я тогда войти, все правильно. Потому как это не дверь была, а только лишь ее имитация. Барельеф двери, вырубленный в скале.
— А ну-ка, Бокша, пошли, еще разок глянем на эту дверь!
Мой ант боязливо втянул голову в плечи — ох как не хотелось ему возвращаться к страшному порогу, который едва не стоил ему жизни… Но приказ госпожи — туг не ослушаешься! Поплелся.
Да, судя по ручкам, дверь была та же. И я ее, сколько ни дергала, снова не смогла открыть. Точно так же, как в тот, первый раз. Она казалась наглухо заделанной в гранит. Сросшейся с ним. Если только не была его продолжением.
— Бокша, помоги! — приказала я.
Но и вдвоем мы не смогли сдвинуть заколдованную дверь ни на микрон.
А вчера сдвинули. Как это понимать? Вчера мы… — и я запнулась.
Потому что вспомнила — именно «мы»! Маленькие ладошки обхватили поблескивающую ручку даже прежде меня. Мой сын…
— А княжич помогал тебе эту дверь открывать, когда ты уходил разузнавать?..
— А как же! — горделиво сообщил Бокша. И прямо засветился изнутри. — Сам еле стоит на ножках своих маленьких, Чистуша его придерживает, а уж ухватил, уж навалился, толкает…
— И получается, Бокша, что не меня тебе надо благодарить за спасение от голодной смерти, а княжича. Мне, как видишь, тоже не под силу этот странный вход заставить действовать. На что же он такое настроен? Может быть, в этих ручках сенсоры какие-то стоят? Особые? Которые только на маленьких детей настроены? Или даже не на всех детей, а только на таких, как мой сын?
— Ма? — раздачся серьезный детский голос за нашими спинами.
— Олег свет Михайлович! — восторженно вскричал Бокша, стремительно поворачиваясь. И припал к малышу, обнимая.
Потом испуганно обернулся на меня — не заругаю ли за такую вольность?
Но я только улыбатась, и он опять приник к Олежке, бормоча: — А и выросли-то как, совсем уж большие — я вчера и не разглядел по своему слабосилию… И еще краше — вот княжич! Всем княжичам княжич!
— Олеженька, — попросила я. — Открой эту дверь. Мой сын метнул на Бокшу настороженный взгляд.
— Бокша тоже не возражает, — заверила я. — Открой. Мой сын подошел, ухватился обоими ладошками за ручку, поосновательнее уперся босыми пяточками в пол.
Бокша кинулся было помотать ему, но я грозно крикнула: — Назад!
И он замер.
А дверь-то открывалась. Медленно, постепенно, однако щель все ширилась в темноту наружной пешеры. «Четэдэ», как говаривала наша учительница по геометрии, Вера Степановна — «что и требовалось доказать».
— Спасибо, родной, достаточно. Мы пойдем туда погулять чуть позже. После завтрака, — поспешила успокоить я маленького удивленного открывальшика секретных дверей. И обратилась к Бокше: — А не помнишь — когда вы втроем, с Чи-стушей, спасались бегством через эту дверь, — Олег свет Михайлович вам не помогал?
— Ой, не помню, — закручинился мой ант. — Спешили мы тогда очень. А они-то, — Бокша кивнул в сторону моего сына, — совсем маленькие были, раскрывались непрестанно, ручонки из шубы вашей тянули во все стороны…
— Если б не эти ручонки… — задумчиво констатировала я. — Вы бы так перед этой дверью и остались. А я лежала бы себе, полеживала на дне пустохляби…
— Значит, говоришь, вороги? — уточнила я у Бокши.
Пещеры плавно и незаметно перешли в подвальные коридоры. Мы поднялись уже почти до уровня обжитой, надземной части Киршагского кремля. Понять бы еще — в каком его месте?
Бокша стоял позади, судорожно прижимая маленького княжича к себе, чтоб тот ненароком не выскочил прямо в лапы к супостатам.
— А как же ты узнал, что они — вороги, а не добрые слуги князя Квасурова?
— По речам их злодейским, — осторожным шепотом пояснил Бокша. — Я ж стоял и слушал сначала, а потом опять скрылся вниз.
— Ты на мои вопросы не отвечай. Молчи, — напомнила я ему. — Подумай только о том, как хотел бы ответить — и промолчи.
Я уже прекрасно слышала его мысли. Начиная со старой арки с облупившейся позолотой. А теперь, кажется, до меня начинали доноситься и мысли других людей. Но слабо А каково было Бокше Он ведь должен был подобраться к людям совсем близко, чтобы разобрать слова!
— Пройдем еще чуток, — приказала я и, завернув за угол, быстро прошла к следующему повороту коридора.
О, тут уже чужие мысли доносятся гораздо четче! Но мысли все какие-то странные… Быстрые, но отрывочные — ничего понять невозможно. Яркие по краскам, но абсурдные по содержанию.
То вдруг являлась похотливая картинка свального греха. То она вытеснялась какой-то беготней, погонями по темным коридорам, сродни тем, где мы сейчас стояли, прислушиваясь ко всему. Я даже начинала опасаться — не к нам ли бегут? Но вокруг была только ватная тишина.
Вдруг наплывала сцена пышных торжеств в высокой зале. Я такой залы в Киршаге и не помнила. При этом кого-то вроде награждали, он клялся в верности — вроде бы паровому величию… Ага. Значит, все-таки вороги. И пар с ними? В Киршаге?
Но торжества быстро сменялись сценами какого-то зверского грабежа в обстановке скорее деревенской, совсем не соответствующей каменным стенам кремля, и я снова терялась — что же такое вокруг происходит?
Да ведь это сны! Но сны явно вражеские… Все-таки информация Бокши месячной давности подтверждается: в крепости — враг. И за три года, получается, выбить его не удалось?
Дело плохо. Неужто придется возвращаться несолоно хлебавши назад, в наши уютные пещеры? И отсиживаться, отсиживаться там. До посинения. Или до глубокой старости. Ведь в наших замечательных пещерах-складах, судя по всему, время идет немыслимо быстро по сравнению с окружающим миром. Летит. Бокша выскочил за дверь на две-три недели, а внутри больше года проскочило. Олежка вырос, Чистуша умерла. Так что, спустившись в них, мы рискуем очень быстро состариться и умереть. Так и не дождавшись
