основными силами к расположению царова ополчения. Если будет с кем воевать — повоюем.
— Хоть бы не было, — тихонько прошептала я ему.
— А что это с нашим деревом? — удивилась я, собираясь на пир и случайно глянув в окно. — Смотри-ка — еще утром так славно зазеленело!..
— Так ведь весна! — усмехнулся Михаил. Он приложил к своим губам кончики моих пальцев. — Когда же и зеленеть, как не весной!
— Да и я ж про то! Надо распускаться, а оно пожухло. Михаил мельком глянул, кивнул: — Видно, срок ему подошел — немолодое уже. Зато ты, как всегда, прекрасна!
— Спасибо, — в ответ чмокнула я его в щеку. — При таком муже легко быть красивой!
— Тогда идем! Будешь самой великой княгиней на этом пиру! — И он невероятно галантным движением подал мне РУку-
Пир удался на славу. А вот утреннее пробуждение подкачало. Даже мне долго не хотелось вылезать из постели.
— Победительница может позволить себе маленькие слабости, — улыбнулся Михаил, тоже все еще нежась под одеялом.
В дверь осторожно постучали, и голос служанки известил: — Оболыжский пожаловали — пускать?
— Пускай! — крикнула я, укрываясь до подбородка.
— Здравы будьте! — буркнул Каллистрат, появляясь в дверном проеме — Не желаете посмотреть — там буря, говорят, разразилась в пустохляби.
— Какая ж буря? За окном ни ветерка! — удивился Михаил.
— Тем более интересно. — Каллистрат продолжил свою агитацию, хоть и несколько вяло, — Идемте на заднюю стену — туда, где мы на воздушных шарах приземлялись!
Пришлось подниматься.
Буря и впрямь разразилась нешуточная. Собравшиеся на стенах дружинники и челядь в каком-то столбняке наблюдали, как вскипают в полной тишине белоснежные просторы Кир-шаговой пустохляби, как идут полосами громадных дюн, как закручиваются неожиданными воронками и поднимаются циклопическими столбами, вновь потом осыпаясь вниз.
— Глянь-кась, что учиняет, стервец! — аж всхлипнула от избытка чувств какая-то баба.
Кого баба имела в виду? Я посмотрела ее мысли — она и сама не знала.
— Это представление в честь нашей победы, — прижимаясь к мужу, сказала я. Подумала и добавила: — Хорошо, что мы вчера не угодили в эту бурю!
Муж странно глянул на меня и сообщил: — Я тут, считай, всю жизнь прожил, а ничего подобного не видел.
— А я — то думала — это у вас какое-то сезонное явление. Типа весенней грозы.
— Что ты! Пустохлябь ни на какие времена года никогда не отзывалась Всегда была спокойной. Даже в самые сильные ветра.
— Не хочешь ли ты сказать, что она так озверела именно после нашего посещения?
— Не знаю, — уныло покачал головой Михаил. — Только не нравится мне это. — А мне нравится! — наперекор упадническим настроениям супруга решила я. — Смотри, как здорово! Даже на море в шторм такого не увидишь. Ходит ходуном, как живой! — Потом подумала и добавила: — Чисто Солярис!
— Это еще что такое — искоса глянул Михаил.
— Да есть такое… — неопределенно сообщила я. — Квазижизнь. Из квазилитературы, — и с не совсем искренним воодушевлением (очень уж хотелось расшевелить сонное настроение мужа) подбросила свеженькую идею, — Слушай, а может, пустохлябь тоже живая? Этакий всепланетный мозг вашего мира!
— Еще один божественный источник? — удивился супруг. — Что, снова надо будет идти и затыкать?
— Такой не очень-то заткнешь, — покачала я головой. — Это не компьютер из сети выдернуть…
— Но он же был заткнут! — возразил муж. — Сколько себя помню, всегда…
— Заткнут — да не нами! — весело потрепала я Михаила по кудрям. — Ладно, вспоминатель- долгожитель, пошли завтракать!
Завтрак проходил степенно и тихо. За столом, кроме нас, было только ближайшее окружение — несколько князей во главе с первым воеводой — князем Зиновием.
— Надо все-таки собирать полки, — напомнил ему Михаил. — Выступаем же!
— Ну хоть день еще попраздновать, отдохнуть, а? — меланхолично попросил Зиновий
Видно было, что ему не хочется спорить с великим князем, но еще меньше хочется трогаться сегодня с насиженного места.
— А давай сами съездим в царов лагерь? — предложила я Михаилу. — На твоем новом коне. Посмотрим, что у цара делается. Вдруг и правда волхвы с нечистью угомонились и война уже больше не нужна? Заодно и твоим Камазом похвастаемся. Страху наведем, чтоб десять раз подумали, прежде чем грозить такому великому князю!
Вот эта идея мужу понравилась.
— А что? — подбоченился он. — А и покажем! Знай наших! На том и порешили.
— Это и есть боевой лагерь ополчения? — подивилась я, высовывая голову над бугристой каменной крышей Камаза. Мы остановились прямо перед входом в самый большой шатер — наверняка даров. Но ни поста у входа, ни тревожной беготни в связи с нашим нежданным-негаданным явлением прямо в центре неприятельского лагеря — одна сонная тишина. Только мимо проплелись несколько дружинников, недовольно глянув на глыбу, загородившую проход. Но ничего не сказали и даже не заинтересовались.
Цар тоже не показывался. Пришлось, забыв всякую осторожность, самим идти к нему в шатер.
Там все было так, как и надо: малиновый трон под балдахином на почетном возвышении. На нем — царово величие со скипетром и державой — в самом что ни на есть суровом виде. По углам жмутся кучки придворных. Но как-то все это больше напоминало неумелую декорацию, выполненную халтурщиками. Причем не на основе личного опыта, а понаслышке.
Присутствовала в шатре и царова воля. Но и она напоминала теперь не смертельно опасный ураган, а унылый пылевой столб из тех, что закручиваются временами на степных проселках.
— Князь Квасуров, княгиня Шагирова! — спохватился секретарь, торопливо задергивая за нами полог входа.
Государь одарил нас тяжелым взглядом и негромко сообщил: — За проявленное послушание и беспрекословное выполнение даровой воли Квасуров и Шагирова даруются нашей милостью. — Продохнул, как после тяжелого бега, продолжил: — Прощением. Оставлением титула «великий» князю и присвоением титула «великая» княгине.
Смотри-ка — не обмануло царово величие!
— Дозвольте вопрос? — смело подняла я голову. — Как там с нечистью и волхвами?
Цар даже моргнул от столь вопиющего нарушения придворного этикета. Но, видно, мы и впрямь стали значительными шишками, которым многое позволено, потому что с трона тут же последовало тихое распоряжение: — Ввести!
Тут же пред нашими лицами явлено было требуемое: волхвы с нечистью.
Их жалкую группку ввели, подталкивая в спину древками бердышей. Вернее, подталкивать приходилось только волхвов— вконец растерянных, потерявших всю свою величавую самоуверенность, зыркающих теперь исподлобья, скорее с испугом. Нечисть же, мелкой порослью, похожей, и правда, на кучку карикатурных обезьянок, сама жалась к волхвовским ногам, будто ища там последнее свое прибежище.
Самым интересным для меня оказалось то, что если мысли волхвов я видела отчетливо, хотя там и
