«У нас еще нет штиблет».
«Отлично. Тогда раздобудь себе пару штанов, потому что ты разгуливаешь по улицам, извини за выражение, с голым задом. Насколько я помню, представители власти всегда ходили в штанах!»
«У нас нет и штанов».
«А, вот как! Тогда иди! Беги к ним! Строй свой новый мир без масла, без штанов, беги к своим голодранцам!»
И он ушел. Я его жалел. А кто оказался прав? Мой Сеня. У них теперь есть и штаны, и блюминги, и ракеты, и атомные станции, и даже космические корабли. И вот с этой властью, Шалва Константинович, вы вступаете в затяжной конфликт. Вам кажется, что ее легко обмануть. Остин Чемберлен не мог ее обмануть, Ллойд Джордж — не мог, Вудро Вильсон — тоже, этот злодей Гитлер, чтобы ему не было ни минуты покоя на том свете, — не мог, а вы можете.
— Я ошибся, — заупрямился Гогоберашвили. — Не нужно было везти помидоры. Вы помните, какую удачную операцию я проделал с мимозой?
— Вы младенец, Гогоберашвили. Наденьте слюнявчик. Неужели вы не понимаете, что и тогда вы никого не обманули. Просто в то время у них не дотянулись руки до мимоз. Придет время, и большевики займутся мимозами. Я даже знаю, как это произойдет. Сначала в газете появится маленькая заметка под заголовком: «Где купить мимозу?» В ней автор будет ругать Управление торговли за то, что он вынужден покупать цветы у частников. Он, видите ли, не хочет дарить жене в день 8 Марта спекулянтскую мимозу. Дальше события будут разворачиваться так: директора треста, скажем, «Мосцветы» вызовут в райком и накрутят ему хвост. Директор в свою очередь устроит баню своим подчиненным. В борьбу за мимозу включаются партком, местком и комсомол. И вот уже со всех концов Кавказа уполномоченные гонят самолетами в столицу ранние цветы. И вы горите. Вы банкрот. Почему? Потому что они взялись за это дело. Они умеют работать. Поверьте мне. У них золотые руки и золотые головы!
— Что я слышу! — воскликнул Гогоберашвили. — Евсей Миронович, вы ли это? Вы стали крупным общественником!
— Представьте, нет!
— Быть может, вас куда-нибудь выдвинули?
— И не думали.
— Вы вступили в профсоюз?
— Я не вступил в профсоюз.
— Последний вопрос: вы пишете в стенной газете под псевдонимом «Обозреватель?»
— Я не «Обозреватель», — сказал Евсей Миронович и стыдливо добавил: — Я только член комиссии содействия домоуправлению.
— Теперь мне все понятно. Вы сделали блестящую карьеру. Отсюда рукой подать до Верховного Совета!
— Не смейтесь, — сказал Потапенко. — У меня много свободного времени. Я ведь даже не пенсионер. Я — иждивенец. Чем-то надо заниматься. Сын взял меня с одним условием: я не должен дублировать работу валютного отдела Государственного банка. И я не дублирую. Я цацкаюсь с внуками и помогаю домоуправлению. Мы озеленили двор и организовали детскую площадку. Я помогаю домоуправлению и много читаю. Я прочитываю в день вагон периодики. Я много читаю и много думаю…
— Еще бы, вам как государственному деятелю приходится осмысливать пути построения коммунизма, — с нескрываемым сарказмом сказал Гогоберашвили.
— Коммунизм они построят без меня, — сказал Евсей Миронович. — И капитализм умрет тоже без моей помощи.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Недавно со мной произошел смешной случай. Я сидел и сквере и читал газету. На последней странице был помещен рисунок. В постели лежит больной Капитал, обложенный кислородными подушками. На них надпись: «Военный бюджет». Ко мне подсел господин Хольман, корреспондент из ФРГ. Он сказал:
«Вы старый, видавший жизнь человек. Меня интересует, что вы думаете о некоторых кардинальных проблемах современности. Ответьте мне на один вопрос!»
«Если сумею — отвечу».
«Вот вы держите в руках газету. В ней карикатура. Как вы относитесь к таким карикатурам?»
«Я думаю, что это не шедевр».
«Нельзя ли поподробнее? Я не записываю вашей фамилии, можете говорить не оглядываясь».
«Я не оглядываюсь. И я никого не боюсь. Моя фамилия Потапенко. Что же касается картинки, то это не ахти какое остроумное произведение».
«Сразу видно приличного человека, — обрадовался корреспондент. — Нельзя ли еще поподробнее».
«Что еще можно сказать?.. Одно в ней правильно: старый мир дышит на ладан. Он держится на камфаре. Он уже не поднимется. Может быть, еще подробнее?»
«Данке», — ответил господин Хольман и смылся со скамейки.
— Кто бы мог подумать, что Потапенко, старый валютчик, будет так разговаривать с иностранными корреспондентами! — сказал Гогоберашвили.
— А как бы вы разговаривали? Неужели вы еще думаете, что в нашей стране возможен капитализм?
— Откровенно говоря, я так не думаю, — уже серьезно ответил Гогоберашвили.
— А вот в капиталистических странах думают наоборот. В чем же дело? Вы же не скажете, что их министерства укомплектованы одними дураками. Покопайтесь, и вы найдете среди министров умных, интеллигентных и высокообразованных людей. Они кончали Оксфорд, Кембридж, Гарвард или Сорбонну. Им преподавали не водовозы. Спрашивается: почему, когда дело доходит до нашей страны, мозги им отказывают?
— Да, почему? — спросил Гогоберашвили.
— Мой сын говорит, что это дефект классового зрения и классового мышления. Я не марксист. Я не могу этого точно объяснить.
— Судя по всему, вам нравится ваша жизнь. Скажите по совести, Евсей Миронович: вам никогда не хотелось опять заняться английским фунтом и греческой драхмой?
— Не буду скрывать. Приятно вспомнить молодость. Но я не фантазер. Я человек реальной мысли. Прошлого не вернуть. Я умру иждивенцем!
— Я не хочу быть иждивенцем! — сказал Гогоберашвили.
— А кто вас спрашивает? Вы же не десятиклассник. Это их спрашивают: кем ты хочешь быть? А вас уже никто не спросит!
— Что же делать, Евсей Миронович? Снимать номерки?
— Если хотите, снимать!
— А как же быть с ребенком?
— Ребенок пойдет работать. Генриетта получит специальность. Пусть начнет учиться.
— Поздно.
— Набираться ума никогда не поздно. Ребенок это поймет. Дети сплошь и рядом умнее своих родителей. Пример тому — мой сын. Сейчас он видный инженер. Сеня выстроил не одну домну. У него светлая голова. Я тоже мог бы стать строителем, если бы думал о металле, а не о том, как подзаработать на греческой драхме.
— Каждому свое, — вздохнул Гогоберашвили.
Утром он покинул экс-валютчика с тяжелым сердцем. Он заехал к профессору Читашвили. Математика не было дома. Шалва Константинович взял нейлоновую шубку. «Придется с ней расстаться», — с сожалением подумал Гогоберашвили. У начальника томатной экспедиции не было денег на обратный проезд. Он повез шубку в комиссионный магазин.
Веня-музыкант принял клиента со свойственным ему профессиональным хладнокровием.
Завмаг поелозил музыкальными пальцами по нейлоновому диву и как бы невзначай бросил:
— Оценим в четыре.
