письменный стол и остановился на высокой кушетке с толстым подголовником.
– Располагайся. – Максуд кивнул на кушетку, а сам двинулся к столу.
Огонек фонаря мигнул и исчез за массивной тумбой. Бенджамиль, с трудом ориентируясь в ультрамариновом сумраке, почти на ощупь нашел край кушетки и сел на жесткую поверхность. Максуд молча возился около стола. Взбалмошный пучок света то выскакивал, играя, из-под тяжелой столешницы, то прятался в тени, и глаза Бенджамиля никак не могли привыкнуть к меняющемуся освещению. Так продолжалось две или три минуты. Наконец Максуд перестал мигать, выдвигать и задвигать ящики. Издав удовлетворенный возглас, он погасил фонарь и поднялся на ноги, держа за обод шарик ночного светильника. Поставив неяркий желтоватый огонек на пол возле кушетки, Максуд присел рядом с Беном и слегка толкнул того кулаком в плечо.
– Ну что, фатар! – сказал он тихо и радостно. – Вот какое дело у нас вырисовывается: сегодня в два часа ночи отсюда стартует прыгун. Я сказал яфату, что тебе по делам семьи нужно срочно попасть в аутсайд. Короче, в два часа мы грузимся с тобой на аппарат, чпок! – и ты уже в своем аутсайде.
– Не знаю, как и благодарить тебя, Макс, – пробормотал Бенджамиль.
Несмотря на уверенный тон Максуда, он чувствовал, что уже не верит в свое возвращение.
– Какая фигня! Мы ведь братья! – Максуд еще раз ткнул Бена в плечо. – Я же говорил: не мельтеши. А теперь тебе надо поспать, – добавил он серьезно. – Время еще есть.
– Я не усну, Макс. – Бенджамиль покрутил головой. – Столько всего… Я просто не смогу.
– Сможешь, – убежденно сказал Максуд. – Дай-ка сюда руку!
Бен послушно протянул ладонь. Максуд вытащил маленькую коробку вроде той, в которых продают дезодоранты для рта, и выщелкнул в подставленные ему пальцы маленькую таблетку.
– Что это? – спросил Бен, разглядывая белеющий в ладони шарик. – Опять наркотики?
– Упаси Ях! – Максуд потрепал Бена по плечу. – Очень полезное и вполне безобидное средство. Положи таблетку под язык, через пару минут уснешь, через пару часов проснешься как новенький. Действует надежней, чем молитва преподобного.
Бенджамиль с сомнением поглядел на таблетку и положил ее под язык.
– Отлично, – сказал Максуд. – Ты спи пока, а я скоро вернусь.
– Да все равно я не усну! – упрямо сказал Бенджамиль.
– Дело хозяйское, – беспечно отозвался Максуд. – Не уснешь, так просто приляг. Я скоро.
Он поднялся и вышел из кабинета, протяжно скрипнула дверь, и Бен остался один. Он сидел, выпрямив спину и бесцельно глядя на тонувшие в полумраке предметы. Свет ночника окутывал его теплой мерцающей полусферой, лежал на полу уютным домашним ковриком, постепенно смешивался с темнотой, терялся в огруглых углах просторной комнаты.
Бенджамиль передвинулся на середину кушетки, вздохнул, прислонился затылком к шершавой оштукатуренной стене и стал вспоминать Марси. Бесполезная таблетка таяла под языком, придавая слюне горьковатый привкус. Может, стоит ее выплюнуть?
Бен оторвал затылок от стены. Справа от него, на жесткой поверхности когда-то белой искусственной кожи, сидел Мучи, все такой же лохматый, все в той же латаной курточке. Бывший приятель Господа Бога смотрел на Бенджамиля и благожелательно ухмылялся гнилозубым ртом.
– Здравствуйте, Мучи, – сказал Бен, приходя в легкое замешательство. – Я и не знал, что вы тоже здесь.
Мучи расплылся в широчайшей улыбке:
– И я рад вас снова видеть, сударь. В прошлый раз мы расстались очень быстро…
– Да уж… – неопределенно отозвался Бен. – А вы как попали в Сити?
– Чего проще! – Батон почесал бороду. – Говнопровод, он везде говнопровод, сударь, что в буфере, что в Сити. Ну, может, лесенки на колодцах не слева, а справа. А так – все одно.
– Не знаю, – сказал Бен. – По-моему, здесь все другое.
– Это как смотреть! – отозвался Мучи. – С одной стороны, другое, со второй – то же самое. Верьте на слово. Я бродяга, я знаю.
– И каким же ветром вас сюда занесло?
– Да вот, заглянул попрощаться. А то, может, и не увидимся больше.
– Это одному богу известно, – шутливо сказал Бенджамиль. – Кстати, как продвигаются его поиски?
Мучи махнул рукой:
– Минует зима, подамся в черно-бирюзовый. Засиделся на месте, плесенью оброс. Брожу взад-вперед. А толку? Ничего и не получается. Было бы здорово махнуть в Хадаш Иерусалим. Там гигаполис не меньше нашего и места святые. Может, там Господь меня заметит.
– Думаете, заметит? – серьезно спросил Бен.
– Конечно, заметит, – с самым убежденным видом ответил бродяга. – В гордыне своей я давно раскаялся. Ничего плохого не делаю, молюсь каждый день, как умею, – должен заметить. Только поди туда доберись, коли за душой ни марки и взять не у кого. Разве что у дочки… Вы знаете, сударь? Ведь у меня дочка есть в аутсайде!
– А вы вернитесь, – вдруг посоветовал Бенджамиль.
– Куда?
– В аутсайд, к жене, к дочери.
Бродяга покачал головой:
– Назад мне путь заказан. Да и желания нет.
– Если хотите, – неожиданно для самого себя сказал Бен, – так я могу дать денег, вот только до дома доберусь. Я, конечно, не богач, но на билет до Иерусалима дам.
– От вас не возьму, – грустно сказал Мучи.
– Почему не возьмете?
– Не знаю, – честно признался бродяга. – Вы такой же, как я, только вы везунчик. Я ведь не дурак, я же вижу, куда вы метите. Вы тоже хотите сидеть в Его кабинете. Хайдрай Господа Бога, практически то же самое, что Бог. Кому не хочется сделаться Богом? Хаджмуверы, само собой, должны держаться друг дружки, но денег я не возьму.
– Не хотите, как хотите. – Бен почувствовал себя неловко. – И ни в какие боги я не ме?чу.
– Не обижайтесь, сударь. – Мучи поерзал на кушетке. – Дорога на небо – это как тубвей. Смейтесь, не смейтесь, а все именно так. Сначала вы видите трубу, слышите, как внутри трубы несутся таблетки, потом вы хотите прокатиться, но даже если вы хотите очень-очень сильно, то все равно не можете оказаться в трубе, сколько бы ни глядели или ни слушали. И вот тогда вы пускаетесь в путь. Вы ищете станцию, чтобы подняться на платформу и сесть в таблетку, но, заметьте, еще не факт, что таблетка остановится и откроет двери. На ближних станциях я уже побывал, там таблетки не останавливаются, а если останавливаются, то дверей не открывают, и я иду к самой дальней станции, теша себя надеждой, что уж там-то… Тут появляетесь вы на красном новеньком мобиле и говорите: «Садись, Мучи, я быстренько подброшу тебя до последней стации на ветке». Нет уж! Я лучше пешком. А что до Бога… так каждый был бы не прочь… – Батон ухмыльнулся. – Хотя, сказать по правде, из вас Бога не выйдет.
– Почему не выйдет? – Бенджамиль даже слегка обиделся.
– Потому что вы держитесь за свои привязанности, – наставительно пояснил Мучи, – а Бог должен быть свободен от сердечных привязанностей. От любимых жен, обожаемых детей, нежно почитаемых родителей, любовниц, друзей, внучатых племянников. Бог должен быть чист, непредвзят, справедлив и равнодушен, как хирург…
– Вот потому-то вы и бросили безжалостно все, до чего вам когда-либо было дело, а теперь обретаетесь на помойке своего тщеславия! – произнес слева от Бенджамиля незнакомый голос.
Молодой человек быстро обернулся. Слева от него на краю кушетки сидел мужчина лет пятидесяти в светлом, по всей видимости, очень дорогом костюме. Вальяжно закинув ногу на ногу, он постукивал длинными пальцами по рукоятке лакированной трости. Лицо незнакомца излучало спокойствие и внутреннюю силу, белые точно снег волосы были пострижены почти на тот же манер, что и волосы Мэя. Весь облик загадочного субъекта дышал респектабельностью и лоском, только короткая, аккуратная и совсем черная бородка смотрелась несколько вызывающе.
– Извините, что вмешиваюсь в разговор без спросу, – сказал мужчина. – Меня зовут Майк… Мигель,
