самого начала об этом догадался.
– Это все, что я могу сказать, моя милая. Передайте, что больше я ни хрена не знаю.
– Ты постарел, – сказал Маршалл, впуская Армитеджа в комнату.
– Конечно, постарел. Слава Богу, прошло тридцать лет. – Армитедж снял пальто и бросил его на кровать. – Ну что, какую еще пакость скажешь?
Маршалл усмехнулся. Ему всегда нравился этот человек.
– Рад тебя видеть, Рой. – Маршалл протянул руку, и ему ответили рукопожатием. – По правде говоря, с тех пор, как я тебя видел в последний раз, ты почти не изменился.
– Льсти, льсти, сынок, далеко пойдешь.
– Как насчет яичницы с беконом? – спросил Маршалл, направляясь с Армитеджем к маленькому столику, накрытому гостиничной прислугой.
– С удовольствием.
– Я заказал чай и кофе.
– Мне чай.
Маршалл налил Армитеджу чаю, а себе кофе и сел за стол. Словно предлагая тост, поднял чашку.
– Будем здоровы, – произнес Армитедж, чокаясь с Маршаллом.
– Давно я этого не слышал.
– Все очень изменилось с тех пор, как ты уехал.
– Вчера вечером я это заметил. Ничего не осталось от прежнего Манчестера.
– Эти проектировщики давно уже уничтожили все самое лучшее, остался лишь дождь и холод.
– Все-таки кое-что даже им неподвластно.
Некоторое время они ели молча, пока Армитедж снова не заговорил.
– Не думал, что ты станешь полицейским.
– Вы с Чарльзом никогда не верили в меня.
– Неправда.
– Да ладно. Все на мне крест поставили. И отец тоже. Почему никто так и не попытался связаться со мной, ни письма, ничего?
– Не забывай, что ты ушел из дому.
– У меня не было выбора.
– Но еще до отъезда в Америку ты ушел от родителей и исчез в Манчестере. Только благодаря брату, который заботился о тебе, они знали, что ты жив. Черт возьми, Джимми, да ты ведь воровал по всей округе, когда тебе было тринадцать лет. Поджег стог сена у соседа-фермера, который лишь предупредил тебя, чтобы ты держался подальше от его собственности. Тебе повезло, что ты не кончил Борстальской тюрьмой. Они не могли с тобой справиться. Ты же был просто неуправляемым.
– Они еще живы?
– Твоя мать умерла шесть лет назад.
Маршалл ничего не сказал. Он это предполагал и не хотел причинять себе боль воспоминаниями, которые давным-давно вычеркнул из своей жизни.
– Перед смертью она все время думала о тебе, – продолжал Армитедж.
– Откуда ты знаешь?
– Не имеет значения. Я знаю, она просила священника простить ее за то, что оставила тебя, когда ты в ней нуждался.
– Чертовски поздно, не кажется?
– Когда же ты повзрослеешь, Джимми? Я ее видел перед самой смертью. Все ее мысли были только о тебе, о своем цыпленочке, как она тебя называла. Ей хотелось, чтобы ты устроился в жизни, завел семью.
– Почему?
– Она считала, что тебе просто необходима семья. Ты напоминал ей ее отца, такой же беспокойный, непоседливый. Не надо думать, что она не беспокоилась о тебе, своем маленьком щеночке с занозой в лапе, как она говорила.
– Давай не будем об этом, Рой, – оборвал Маршалл. – Не будем ворошить прошлое. Все давно кончено. Чарли был рядом, когда она умирала?
– Почти не отходил. Он знал, что ты ее любимчик. И ему трудно было с этим примириться. Он похож на отца, любит, чтобы все было разложено по полочкам.
– Если он такой правильный, то какого черта пригласил меня сюда?
– Потому что Манчестер вышел из-под контроля.
