прутьев мешает».
Вадим надеялся, что стрелок, после нескольких неудачных попыток, решится просунуть руку вниз сквозь прутья, и уж тогда... «Да я его за эту руку всего внутрь втяну»!
Луч света переместился за пленниками, и снова раздался выстрел. Теперь он сопровождался противным визгом отрикошетившей от металла пули и гнусной бранью Рыжего.
«А может, этот придурок и сам себя угрохает?» Вадим так сосредоточился на борьбе за сиюминутное выживание, что и думать перестал, какой конец их ожидает с Петровичем даже в случае счастливой кончины Рыжего.
Здание, к которому с тыльной стороны незаметно подкрадывались Анатолий с Герой, на плане было помечено как склад. Действительно, последние лет десять оно использовалось именно по такому назначению, а раньше это был заводской цех. Потому и сохранилась его П-образная форма, четыре этажа внутренних помещений и длинные коридоры с обеих сторон. Придумать что-либо более неподходящее для складирования чего угодно было трудно. Но не ломать же добротные кирпичные стены! Тогда и пришла кому-то великолепная идея: обозвать строение складом и отдать в распоряжение экипажей ремонтирующихся на заводе кораблей. Одним махом решился вопрос, который долгие годы был камнем преткновения: куда девать тонны оборудования, выгружаемого с корабля? Что-то подлежало полной замене, что-то – частичной, а многое после ремонта вновь должно было монтироваться на кораблях.
После такого решения завод снял с себя всякую ответственность за временное хранение корабельного имущества. Вот вам, господа военные, сколько угодно помещений – больших, средних и маленьких. Храните сами свои ценности, укрепляйте двери, врезайте замки; можете хоть вахту свою выставлять для пущей сохранности!
...Сначала не стало охраны, потом замков и, наконец, многих дверей. Складированное имущество разворовывали все кому не лень, а военные моряки быстро приспособились вообще подчистую списывать в металлолом выгруженное на склад оборудование. Это оказалось легче, чем годами его охранять.
Бардак, царящий внутри бывшего цеха, а ныне склада, никакому описанию не поддавался. Если бы тот сотрудник отдела «К» Северодвинского городского управления ФСБ, который составлял компьютерный план-график для Талеева, имел возможность заглянуть туда хоть одним глазком, он тут же вычеркнул бы данный объект из числа «подозреваемых», но...
Поэтому сейчас журналист с напарником, сохраняя максимальную осторожность, начали методичное обследование северного крыла здания. Хотя главным объектом их устремлений была плоская крыша, нельзя было оставить непроверенными верхние этажи.
Пустые нежилые помещения с окнами без стекол, кое-где заделанными фанерой, без дверей и часто без внутренних перегородок вполне подходили для удобного наблюдательного пункта. Но, осмотрев все возможные углы, друзья убедились, что нога человека сюда давно не ступала. Ни единого следа. Дальше располагалась только крыша, потому что чердачное помещение отсутствовало.
С одной стороны, крыша – не самое надежное место для наблюдения, зато и подобраться незаметно по ровному битумному покрытию с редкими воздуховодами к настороженному человеку было весьма трудно. Здесь, чтобы отвлечь внимание, надо было действовать раздельно и очень осторожно. Поэтому напарники стали медленно продвигаться вперед по разным сторонам крыши, практически ползком.
Вот последний воздуховод, в метре за ним ограничительный поребрик... И – пустота!
Наверно, пришло время подумать о душе. Хотя в физическом наличии у человека подобной субстанции Вадим сильно сомневался. Может, пришло время пересмотреть свои атеистические убеждения? Итак...
Тьфу! Вот и голова уже целиком на поверхности не помещается: глаза видят, а рот в воде... Что-то давно тир не работает. Не иначе как патроны закончились. Петрович совсем плох стал. Спасает только то, что Вадик успел незаметно для «стрелка» привязать своего напарника к решетке его же брючным ремнем. Прощайте, штаны! Да плевать Создателю на такие мелочи...
Ладно, выплываем из угла. Времени на один бросок хватит, и рука теперь сквозь прутья пролезает. Кистевой бросок слабоват, но если в шею попасть... Надо поторопиться: определенно этот гад что-то задумал, вон как пыхтит.
Зажав нож в ладони, Вадим чуть оттолкнулся от стены...
Сверху послышалось несколько хлопков... в ладони, и знакомый голос спокойно предостерег:
– Ты ножичком-то сильно не размахивай, милый, порезаться можно. У меня не будет времени тебя лечить.
От неожиданности Вадик погрузился под воду на полметра, а выпрыгнув на поверхность, больно ударился темечком о железные прутья. Все слова, готовые бурным потоком вырваться наружу, казалось, тем же порядком вместе с парой литров воды ухнули прямо в желудок, и без того излишне отягощенный неумеренными возлияниями последних минут. И тут же ринулись обратно!
– Дорогой! Прекрати изображать взбесившегося кашалота: нырять и пускать фонтаны – это не твое цирковое амплу...
– А-а-а-а!!!
– Ну, наконец-то членораздельная речь! Однако боюсь, что на более длительный монолог времени у тебя не осталось. Пора заканчивать это подземное моржевание. Оттолкни бывший «пол» от стены, насколько сил хватит, а я сверху приподниму решетку и подсуну под нее что-нибудь. Приготовились... Пошел!
Вадим, захватив побольше воздуха в легкие, нырнул к самому дну, ухватился за вновь образовавшуюся стенку, как уже безрезультатно проделывал в самом начале, и, ломая ногти, потянул ее в сторону. На этот раз деревянная плита подалась – конечно, не без серьезной помощи сверху – и отошла вбок сантиметров на сорок. Пальцы Вадика бессильно разжались, но плита осталась на месте!
На этот раз, несмотря на отсутствие воздуха в груди, он всплывал осторожно. Сбоку, у стены, железная решетка была приподнята на те же сорок сантиметров и удерживалась засунутой под нее грудой тряпья. Первым делом Вадим освободил Крота от удерживающего его ремня и помог ему выбраться наверх. Потом сам не без труда пролез под приподнятой решеткой и, вконец обессиленный, растянулся на мокром земляном настиле у самого дверного проема.
Ловкие руки быстро расстегнули ему рубашку на груди и сделали несколько массажных движений в области сердца. Он ухватился за одно запястье и приложился к нему губами. В ответ другая рука ласково провела по его щеке.
– Ты, Вадька, как всегда у нас: живее всех живых!
Попытавшись что-то сказать, Вадим натужно закашлялся.
– Погоди ты, торопыга, с «апрельскими тезисами». Надо твоего друга в чувство привести.
Похоже, что Петрович опять потерял сознание.
Вадим безмятежно блаженствовал минут пять. Потом сел и начал оглядываться. Затем негромко произнес:
– Знаешь, Галчонок, если когда-нибудь впредь тебе покажется, что я сделал что-то... э... некорректное по отношению к тебе или высказался... э... не подумав, произнеси только «водяная ловушка», и я приползу на коленях вымаливать прощение!
– Спасибо, – серьезно ответила девушка. – Но ведь тогда не станет НАШЕГО Вадика. Поэтому я клянусь никогда не произносить эти слова! Живи, как прежде, гуттаперчевый. И все равно – спасибо.
– Проехали. Куда же подевался наш недобросовестный тюремщик?
Галя кивнула в сторону решетки. Вадим пригляделся внимательнее: то, что сначала он принял за груду тряпок, засунутых под решетку, было телом Рыжего.
– О, да он еще и толстяк отменный!
– Скажи, удачно получилось? А то здесь днем с огнем подручного средства не отыскать. Цепь и та куда-то подевалась, – девушка указала на большой ржавый крюк, глубоко загнанный в потолок, – тогда решетку легче было бы поднять.
– Ты Рыжего... того?..
– Нет. В отличие от Шпицбергена, здесь я могла не торопиться.
Галя намекала на то, что ей пришлось убить на Шпицбергене важную свидетельницу – телохранителя террориста Салаха, и Вадим потом долго... хм... укорял ее за это.
