Амальтея выскользнула из его рук, уклонившись от поцелуя, и с хохотом ответила:
– Я ждала тебя, Вераний, сегодня так долго, что терпенье лопнуло, и я задумала справить свадьбу старого Балвентия с соседскою экономкой Стериллой, хоть ее и нет здесь.
– Ха, ха, ха... но так как я, кажется, еще не опоздал, то...
– То сначала попируй у них... благо, Стерилла овдовела. Она с Балвентием были бы сущие Филемон и Бавкида.
– Ха, ха, ха!.. именно Филемон и Бавкида.
– А я спою им величанье, – вмешался Ультим и затянул деревенскую песню умышленно гнусавым, старческим фальцетом:
– Зубоскалы!.. – огрызнулся свинопас, замахиваясь палкой на Ультима.
Молодой весельчак, как прежде его сестра, поймал нижний конец дубинки и заставил старика вертеться с ним, приговаривая «мели, мели, мельница!», пока у того не закружилась голова.
Балвентий, как в первый раз, бросил палку и шлепнулся на пол, но теперь он зажал себе глаза, чтоб не видеть вертящейся комнаты, летящей со всею мебелью и людьми в пропасть, и еще сердитее повторял:
– Зубоскалы!.. зубоскалы!..
Ультим надел ему на голову, чего старик даже не заметил, свернутый раньше колпак со свиными ушами; Грецин у стола, уставленного для ожидаемых гостей яствами и напитками, тоже для самого себя незаметно, принялся от безделья тянуть вино маленькими глотками, покатываясь от смеха, и вторил пению сына. Вераний, тоже отхлебнув за здоровье «столетнего жениха», составил импровизированную эпиталаму:
И все, кроме Тертуллы и глупо на все глядевшего Балвентия, запели:
– Соединен!.. соединен!..
– Да с кем же? – спросила Тертулла от печки, укладывая на блюдо последнее готовое кушанье, великолепного жареного гуся, окруженного мелкими птичками; она смеялась, забыв свою болезненность, увлеченная заразительностью общей шутки, но не будучи ни пьяною, как ее муж и Вераний, ни глупою, как свинопас, ни наивною, как ее дети, старуха ясно сознавала все происходящее в тех его сторонах, какие ускользали от молодежи.
Тертулла видела, что наружный ставень превращенного в печурку окна снят и в него глядит вернувшийся Прим с работниками и несколькими поселянами, пришедшими на свадьбу.
– Да с кем же, с кем? – добивалась она узнать, – с кем обручаете Балвентия?
– С овдовевшей Стериллой, матушка, – ответил ей хохочущий Ультим.
Он быстро набрал букет из валявшихся по полу цветов, посыпал его взятым со стола перцем и поднес Балвентию, все еще сидевшему на полу в сердитом настроении от своего бессилия против общих насмешек.
Тертулла впилась в него взглядом хищной совы; руки ее дрожали до такой степени, что она с трудом донесла гуся от печки на стол и подошла к свинопасу. Она поняла, чем грозит закончиться эта шутка.
– Подари это своей невесте, дед, – говорил Ультим, – понюхай прежде сам, хорошо ли пахнет.
Тяжело дышавший усталый старик невольно втянул в себя струю воздуха, а с нею и «аромат» букета, приставленного разыгравшимся придурковатым юношею вплоть к его носу, и... Ультим с комическим ужасом отскочил от него прочь, крича:
– О, Грации и Музы!.. Что за диковина!..
Свинопас стал чихать один раз за другим без перерыва, силясь ругаться на проделку насмешника.
– О, боги!.. Что это такое?! Чхи!..
– Это тебе от Пикумна и Пилумна[8] в подтверждение твоей помолвки, дед, – ответил Ультим.
– Будь здоров, веселый жених! – прибавил Вераний, подходя к Балвентию с налитою чашей.
– Будь здоров! – забасил Грецин от стола, полагая, что это относится к помолвке его дочери с Веранием.
Амальтея тряслась истерическим смехом, опираясь руками о плечи брата, говоря:
– Дурак!.. Что ты с ним сделал!..
Балвентий никак не мог прийти в себя.
– Это... ачхи!.. Это пер... перец... ааачхи!.. Это... ну те в трясину!.. Задери тебя медведь... чхи!.. чхи!..
Его глаза налились кровью от чиханья и злости, которая в течение этого вечера кипела, кипела и наконец перекипела через край.
На лавке около Грецина лежали огромные кузнечные клещи, употребленные им вместо затерявшегося молотка для прибивания гирлянд к столу. Свинопас схватил это орудие, величиною достойное рук самого Вулкана, и в ярости нервного напряжения замахнулся на Ультима, заорав:
– Озорник!.. Разможжу тебе голову!..
Смеявшиеся моментально умолкли, потому что знали, что Балвентий, в иные времена, когда ого
