чересчур раздразнят, бывал дик и становился силен, как лесной кабан; его терпению, миролюбивой покорности, даже свиноподобной глупости, был свой предел, за которым открывалась общечеловеческая натура со всеми страстями.
Грецин хотел удержать сзади за руку выведенного из себя старика, но, оттолкнутый им, попятился со страха перед клещами, насаженными на длинные деревянные рукоятки, держимыми стариком наотмашь.
Ультим тоже пятился, намереваясь ускользнуть в дверь.
Вспышка горячей крови не может, однако, быть долговременной у того, чью голову убелила и оголила холодная старость.
Это всех прежде заметил Вераний, выступил на средину комнаты, бросился на свинопаса, обхватил руками поперек стана, свалил на пол, уселся около него, вырвал из рук клещи и поместил их ему на нос, как делали палачи при допросах в римских тюрьмах.
Сцена становилась снова комическою, и зрители, отложив страх, принялись хохотать по-прежнему, предполагая, что оруженосец не будет на самом деле терзать старика.
– Женись, почтенный Филемон, на любящей тебя Бавкиде! – сказал Вераний, – не то нос старого Балвентия сделается тонким, как прессованная виноградинка.
– Женись... женись!.. невеста для тебя овдовела, – закричали все прочие и бывшие в комнате и глядевшие в окошко.
– Женись! – подтянул им охмелевший Грецин, относя это к Веранию и своей дочери.
– Пикумн и Пилумн нарочно для тебя освободили ее от уз... женишься ли? – спросил Вераний.
Свинопас издал в ответ непонятное мычание.
– Ну, что же, дед? Или надавить? – продолжал оруженосец, – но мне тебя покуда еще жаль мучить. Я охотно пригласил бы тебя к себе в отцы посаженые; если бы мой отец был жив и здесь с нами, то он был бы точно таких же лет и такого вида, как ты, «свинопас богоравный».
– Ты цитируешь Гомера, зять? – удивился Грецин, вставая из-за стола.
Вераний не смутился, выдав свою образованность пред сыном сибаритского архонта.
– Цитирую, любезный тесть, цитирую, – отозвался он совершенно спокойно, – хоть и не понимаю, почему Гомер так величает свинопасов... впрочем, «богоравный» – понятие широкое... смотря по тому, каким богам свинопас равен: Приапу, например, быть равным честь не велика.
– Приапу!.. – закричал Грецин и Ультим с новым хохотом.
– Инве.
– Не поминай его к ночи!.. – возразил Грецин.
– Ну, что же, дед Филемон? – обратился Вераний снова к лежащему, – женишься на Бавкиде?
– Лучше задуши меня, озорник! – был хриплый ответ разозленного сторожа.
Вераний с бессердечным хладнокровием тихо и медленно стиснул клещи.
– Женюсь! – вскрикнул Балвентий тоном, которого ничему нельзя уподобить.
– Ты женишься сейчас же? – спросил Вераний слегка разжимая орудие.
– Женюсь сейчас, на ком хочешь, только отпусти!.. – гнусаво промычал Балвентий в слезах от боли.
– На овдовевшей Стерилле?
– На ком хочешь.
Вераний дал ему щелчок в толстый кончик носа и выпустил его.
Хрюкая, точно кабан, со взглядом полным невыразимой злобы, Балвентий заковылял по комнате, растирая нос, намереваясь, для облегчения боли, смазать его салом, но Вераний не дал ему лечиться, снова привязавшись с требованием немедленно вступить в брак с овдовевшей экономкой фламина, Стериллой.
– Но ее здесь нет, – умоляюще процедил Балвентий, пугливо косясь на Верания.
– Ее здесь нет... экая беда!.. – возразил не совсем трезвый оруженосец, – римский закон допускает замещение отсутствующего лица.
– Да она ничего и не знает.
– Ничего не знает... тем лучше! Это ей будет очень приятный, утешительный обряд... сейчас придут девушки; мы выберем из них, впрочем, покуда еще придут, мы успеем сочетать тебя с твоею невестой, если Амальтея согласится заместить ее и родители позволят.
– Ха, ха, ха!.. – забасил Грецин, – Амальтею за Балвентия.
– Не Амальтею, а Стериллу, – шепнул ему Вераний так тихо, что из прочих никто не слыхал, – позволяешь?
– Позволяю... конечно, конечно...
Из свидетелей этого дела только Тит-лодочник ясно понимал, что именно заставило Марка Вулкация решиться на завершение своей любовной комедии таким финалом: Тит, давно приманенный к дому фламина щедрыми подачками, знал, что не красота Амальтеи влекла его внука Вулкация в усадьбу Турна, а стремление найти там себе в ком-нибудь опору... для каких целей, Тит еще не знал, но ему с самого начала заигрываний так называемого «Верания» было известно, что соблазнить красивую особу тайно он всегда мог, но явно назвать своею женою невольницу, хоть и в легко расторжимой форме, римскому патрицию законом дозволено, но по традициям знатных нельзя. Амальтея для Вулкация не пленная княжна, от какой
