родился царь Сервий; за такую форму усердия к его выгодам фламин Руф не поблагодарил бы своего родственника: брак с Амальтеей опозорил бы всю его семью навсегда.
ГЛАВА XVIII
Свинопас чуть не женился
Когда дело клонилось к концу, – по деревням возникала молва о скорой свадьбе дочери Грецина с царским оруженосцем, – Тита разбирало мучительное любопытство узнать, каким способом Вулкаций опять отвяжется от брачных уз, невозможных для него не только по унизительности, но и вследствие того, что узы, хоть и не брачные, но не менее крепкие, уже опутывали его, соединяли с двумя женщинами: царевна Туллия злая и невольница фламина Диркея, обе коварные, хитрые злодейки, не останавливающиеся ни перед какими средствами для достижения своих целей, не изволили бы Вулкацию стать мужем Амальтеи.
Туллия ничего не знала об отношениях своего обожателя с Диркеей, жившей постоянно в деревенской усадьбе фламина, но к этой последней от кого-то дошла молва о близости Вулкация с царевной.
Диркея ненавидела Туллию злую и самыми страшными словами клялась извести ее.
Пылкая, страстная раба, сквозь все пламя жгучей ревности, все-таки видела невозможность добраться к сопернице с кинжалом или ядом попросту, как она поступила бы с Амальтеей, если б та ответила любовью на ухаживания «Верания».
Диркея решила, что погубить царевну она может только колдовством, и принялась усердно изучать способы волхвований, приглядываясь к действиям бродячих сивилл, появлявшихся иногда на деревенских празднествах.
Если бы Вулкаций женился на Амальтее правильно, в законной форме конкубината, дозволенного у римлян брака свободного с рабой, его постигла бы жестокая кара не от обольщенных им двух женщин, а от деда: за позор фамилии фламин убил бы его по праву старшего в роде.
Брак под именем Верания, раба, отдал бы Вулкация под уголовный суд за ложь и профанацию священного обряда, что имело бы результатом приговор к смертной казни на Тарпее, откуда бросали в пропасть, или в лучшем случае, по ходатайству самого царя, – к вечному изгнанию с лишением всех прав благородного. Это также завершилось бы домашнею смертной казнью от руки деда за позор.
Фламин Руф знал об ухаживаниях своего внука за Амальтеей ради возможности тайно бывать инкогнито в усадьбе врага и выведывать нужное ему, но о серьезной любви тут не могло быть даже мысли.
На этот раз Вулкаций условился с Титом, что тот, прибыв в усадьбу вместе с ним, останется у окошка снаружи следить за ходом дела, а в роковую минуту прибежит с безумными криками, говоря, будто из Рима прислан гонец от царевича, – Люций Тарквиний требует Верания немедленно к себе, потому что случилось что-то ужасное.
Но этого не понадобилось делать, потому что Амальтея случайно навела Вулкация на мысль о более удобном средстве.
Глупый свинопас теперь начал казаться ему более удобным субъектом для сближения в доме врага, по его податливости на все от трусости и ввиду близкой естественной или насильственной смерти, и интриган решил, положив конец своим ухаживаниям за Амальтеей, перенести «нежность юного сердца» на бестолкового старика, причем легко скрыть в воду неизвестности все концы своих темных дел с ним, сбивая его с толка по беспамятности, угрожая мучениями, обольщая всякими золотыми надеждами.
Поняв, что Грецин уже пьян в достаточной мере для того, чтобы не понять, что такое здесь происходит и ничему не воспрепятствовать, Ультим слишком юн и придурковат, Балвентий запуган ущемлением носа и от этого готов на все, стоит Веранию для примера прищемить себе нос пальцами, Амальтея его явно не любит, а Тертулла и Прим даже ненавидят, хитрый «оруженосец» представился тоже пьяным и будто бы под влиянием этого принялся совершать брачный обряд Балвентия со Стериллой, замещаемой по ее отсутствию Амальтеей.
– У рас тут будет все, как у благородных, как у самого царя в Риме, – говорил он, – я видел, как царевичей на царевнах женили. Я вам это все расскажу, все представлю в лицах. Ты, Ультим, будешь Великий Понтифекс; ты заместишь отца невесты; становись вот сюда и провозглашай за мною:
– Силою Пикумна!.. Силою Пилумна!..
– Пилумна!.. – подтянул юноша, которого очень забавляла новая комедия.
– Но позвольте... молчите!.. – раздался резкий, сердитый голос, и, отталкивая Тита; в комнату вбежал Прим, – ведь если брат, заместивший отца, произнесет при нем всю формулу брачного соединения, то моя сестра станет женою этого свинопаса, приняв добавок при совершении обряда второе имя Стериллы, старой карги, соседской экономки, которую отец терпеть не может. Что же это такое? Вераний, ты затеял надругаться над нашею семьей?!
– А чего же от него можно было ждать другого? – вмешалась Тертулла, бросая взоры хищной совы то на свинопаса, то на оруженосца, – оставь!.. Пусть бы надругался!.. Мало ему того, что он Грецина споил... «выпей да выпей со мною, рабскую долю забудешь», да и приучил, втянул... от него ваш отец-то запил... видите, каким сычом надулся, сидит за столом, бормочет сам с собою неведомо что... я думала: он проспится, узнает, каков «зятек» у него сморщенный, лысый, старостью скрюченный, и пойдет к господам жаловаться, до самого царя дело доведут, и этому проныре римскому несдобровать... чего ты хохочешь, Вераний?..
– Чего... спьяна, как и твой муж, – дерзко отозвался римлянин, – какие бы мы формулы ни произносили, за них мне ничего не будет, а царь прогнал бы метлой вас со всеми жалобами... все это игра без свидетелей.
– Без свидетелей... как же!.. – закричала Тертулла еще сердитее и замахнулась на Верания кочергой, – вижу я, у окошка-то головы торчат, одна над другой.
– А если есть свидетели, то и пусть эти свидетели увидят, как я тебе, бабушка, нос прищемлю! – ответил Вераний, схватив и наставляя по направлению к старухе страшные, длинные клещи.
Прим кинулся на него сзади, защищая мать; вбежавший Тит оттолкнул Прима, чтоб помочь римлянину ускользнуть в дверь, но Ультим захлопнул ее створки и прижался к ним спиною, не давая отворить, как вдруг эта дверь резко отворилась, чуть не сорванная с петель, от сильного толчка извне, так что испуганный юноша плашмя упал на пол; Тит тоже поскользнулся и расшиб колено.
ГЛАВА XIX
