от любви к нему?
– Вы ошибаетесь, дон Вяленая Треска!
Рыцарь оглядывается в ужасе.
Альтисидора воскресла. Она лежит в гробу непринужденно и спокойно — на боку, облокотившись на подушку. Насмешливо, холодно улыбаясь, глядит она на Дон-Кихота. Он отступает в ужасе к самой стене павильона, и тотчас же на окне за его спиной вырастает карлик в черном плаще. Он держит что-то в руках.
Альтисидора. Вы, значит, и в самом деле поверили, что я умерла из-за вас, чугунная душа, финиковая косточка, в пух и прах разбитый и поколоченный дон! Как осмелились вы вообразить, что женщина, подобная мне, может полюбить вас, дон Верблюд? Вы, дон Старый Пень, вы не задели моего сердца и на черный кончик ногтя!
Смех, чуть более громкий, чем до сих пор.
Герцог. Не сердитесь, сеньор: это шутка, комедия, как и все на этом свете! Ведь и вы — настоящий мастер этого дела. Вы необыкновенно убедительно доказали нам, что добродетельные поступки смешны, верность — забавна, а любовь — выдумка разгоряченного воображения.
Герцогиня. Примите и мою благодарность, рыцарь, — было так хорошо!
По ее знаку маленький паж подносит Дон-Кихоту мешок с золотом.
Дон-Кихот. Что это?
Герцог. Берите, рыцарь. Вы честно заработали свою награду. Но это не значит, что мы отпускаем вас!
Дон-Кихот
Откланявшись, направляется он к выходу, и вдруг придворные разражаются впервые за все время громовым, открытым хохотом.
Карлик прицепил Дон-Кихоту на спину черную доску, на которой написано белыми буквами: «Дон Сумасшедший».
Дон-Кихот. Эй, Фрестон! Довольно хихикать за спиной! Я сегодня же найду тебя, и мы сразимся насмерть! Санчо, Санчо, где ты?
И он выбегает из павильона.
Карлик соскальзывает с подоконника.
Идет томно не спеша через толпу придворных.
Говорит первому придворному едва слышно, краем губ:
– Дай золотой, а то осрамлю!
1-й придворный. Сделайте милость, сеньор шут. Берите два.
Он сует деньги шуту в ладонь.
31.
Крыльцо губернаторского дома.
Санчо восседает в кресле. Позади его свита. Зрители расположились полукругом впереди.
Санчо. Кто хочет правосудия, выходи!
Шум толпы прорезает, покрывает отчаянный женский визг.
– Правосудия! Правосудия! — вопит женский голос. И, расталкивая толпу, к губернаторскому креслу бросается женщина. За руку волочит она молодого парня, по одежде — пастуха.
Женщина. Правосудия! Правосудия! Если вы не поможете мне, я доберусь до герцога, до короля, а они откажут — заберусь на самое небо.
Санчо. Тише, женщина! Говори прямо, в чем дело!
Женщина. Нельзя прямо, сеньор! Не позволяет женская скромность.
Санчо. Тогда подойди и расскажи мне шепотом на ухо.
Женщина. Весьма охотно, сеньор губернатор.
Она рассказывает. А Санчо слушает, и лицо его меняется по мере того, как женщина плачет. Вот он захохотал. Но тотчас же лицо его приняло выражение ужаса и возмущения.
Санчо. Силком?
Женщина продолжает шептать.
Санчо. Безобразник. Эй ты, пастух. Ты обидел эту женщину? Признавайся?
Пастух. Нет, ваша милость. Все было с ее стороны, а с моей — одна только вежливость. Шел я по дороге, да и свернул в поле, потому что сеньора меня окликнула. Ну и тут, конечно, вмешался в дело сатана. Но все шло тихо у нас, мирно, пока не дернул меня черт похвастать, что продал я нынче четырех свиней. И потребовала сеньора, чтобы я отдал ей кошелек со всеми своими денежками. А я говорю: «Это еще что за новый налог?» А сеньора мне: «Болван, отдай, а то я тебя опозорю». А я говорю…
Санчо. Все понятно. Тише, дайте подумать.
Санчо думает. Народ хранит молчание.
Санчо. Пастух, отдай этой женщине кошелек.
Народ безмолвствует.
Пастух со слезами выполняет приказание.
Поклонившись губернатору, женщина уходит, скрывается в толпе.
Санчо. А ну, пастух, догони ее и отними свои денежки.
Пастух, не заставляя себя просить, бросается вдогонку.
Раздается отчаянный визг. Толпа волнуется. Людей кто-то вертит, толкает, расшвыривает. И вот появляется снова женщина. Она тащит за шиворот пастуха.
– Ваша милость! — вопит она. — Этот душегуб вздумал отнять у меня кошелек, который вы присудили!
Санчо. Удалось это ему?
Женщина. Да никогда! Скорей жизнь отнимет он у меня, чем кошелек. Ни клещами, ни молотками, ни львиными когтями — ничем на свете из меня не вытянешь кошелька. Скорей душу из меня вытряхнет, чем кошелек!
Санчо. Покажи-ка мне кошелек, почтенная дама.
Женщина. Вот он, сеньор губернатор!
Санчо берет кошелек и передает пастуху. Женщина делает было движение вперед, но губернатор восклицает:
– Ни с места! Вы попались, голубушка! Если бы защищали вы свою честь хоть вполовину той силы, что обнаружили, спасая кошелек, с вами и великан не справился бы. Ступайте с богом или, вернее, ко всем чертям, не останавливаясь. Прочь с моего острова, а то я прикажу вам всыпать двести плетей. Живо беги, бесстыжая пройдоха!
Женщина исчезает.
Народ вопит:
– Да здравствует губернатор!
Санчо. Приветствуете меня! Значит, понимаете, что судил я справедливо?
Толпа. Понимаем!
Санчо. Значит, различаете, где правда, а где неправда?
Толпа. Различаем!
Санчо. А если понимаете и различаете — почему сами не живете по правде и справедливости? Нужно каждого носом ткнуть, чтобы отличал, где грязно, а где чисто? Обошел я городишко! В тюрьме богатые арестанты живут, будто в хорошем трактире, а бедные — как в аду. На бойне мясники обвешивают. На рынках половина весов неправильна. В вино подмешивают воду. Предупреждаю, за этот последний грех буду наказывать особенно строго. Ох, трудно, трудно будет привести вас в человеческий
