поймал руками воздух, чем был огорчен до крайности.
— А кто убрал вино?
— Разумеется, Чарнота, — вздохнул де Меласс, у которого в руках оказалось почему-то сразу два наполненных до краев вином золотых кубка. Марк настаивал на том, что переход застал его врасплох и он просто не успел поставить на стол бесценные экспонаты из сокровищницы царя Цемира.
— Что ж вы нас не предупредили, Чарнота, — искренне возмутился Вацлав Карлович. — Я бы тоже прихватил какую-нибудь безделушку себе на память.
— Но позвольте, господа, — возмутился царь Цемир, — это же форменный грабеж.
— Не смешите меня, Петр Сергеевич, — попросил Смирнова Крафт. — Ваш дворец уже давно на дне океана вместе со всеми сокровищами. И вы теперь не царь Цемир, а безземельный и бездомный апландский дворянин.
— Как это — безземельный? — вперила руки в боки Верка.
— А вот так, — развел руками коварный Крафт. — Угодья вокруг развалин замка Френ прибрал к рукам один местный феодал. Тут вам, милочка, не Российская Федерация, а самое что ни на есть Средневековье.
— Да я ему пасть порву! — взорвалась Верка. — Как зовут этого негодяя?!
— Сир Вадимир де Руж, — с улыбочкой отозвался Вацлав Карлович.
Если бы взглядом можно было убить, то я, безусловно, был бы сейчас покойником. Надо знать Веру Григорьевну Смирнову с ее маниакальным пристрастием к частной собственности. Хотя для бывшей царицы Саматрии потеря небольшого куска апландской земли — это мелочь, о которой и говорить не стоило бы. Но Верка разразилась такими ругательствами, словно я отнял у нее по меньшей мере половину Европы. Все- таки надо признать, что морской царь Форкий и титанида Кето очень плохо воспитывали своих дочерей.
— Стоит ли устраивать свару из-за куска земли, когда речь идет о спасении всего человечества, — попытался я успокоить разбушевавшуюся фурию.
— Каким ты был негодяем, Вадик, таким и остался. Он, видите ли, будет спасать человечество! Сто тысяч долларов, и ни цента меньше.
— Но позвольте, — вмешался в разговор Петр Сергеевич Смирнов, — земля эта принадлежит барону де Френу, то есть мне, а с вами Вера Григорьевна, мы давно в разводе. Я согласен продать эту землю, Вадим Всеволодович, за двадцать пять тысяч долларов исключительно из уважения к вам и вашей супруге.
— Согласен, — не стал я спорить с бывшим царем и бароном, поскольку и цена мне показалась приемлемой, да и тему пора уже было закрывать. Решение стоящей в данный момент предо мной задачи зависело от Берты Марии Бернара Шарля де Перрона, который никак не мог вынырнуть из поэтического омута, в который он погрузился еще во дворце царя Цемира. По-моему, менестрель даже не заметил, что сейчас сидит за столом в собственном замке и прокопченный потолок, на который он уставился в немом восхищении, ничем не напоминает расписанные райскими птицами своды гиперборейского дворца.
— Ау, Шарль, — позвал рассеянного менестреля Марк. — Ты не помнишь случайно, куда запропастились записи твоего дедушки Бернара?
— Дедушка записей не оставил. — Лицо де Перрона приняло наконец осмысленное выражение. — Во всяком случае, я ничего о них не слышал. А мы где находимся?
— В твоем замке, рассеянный ты наш, — вкрадчивым голосом пояснила ему Наташка. — Ну а папаша, неужели и он тоже ничего не оставил своему сыну в наследство?
— В наследство он мне оставил вот этот замок и твердый наказ: никогда не покушаться на владения соседей и жить только тем, что Бог послал.
— И чем он обосновал столь нелепое пожелание? — не отставала от Шарля въедливая Наташка.
— Там были какие-то нравоучения, но я, честно скажу, не успел их прочесть. Руки не дошли. К тому же я не силен в латыни.
— Несите эти нравоучения, бесценный наш, — попросила Наташка несколько смущенного Шарля де Перрона.
По-моему, менестрель опять влюбился. На этот раз в оставшуюся без храма жрицу. В принципе я его выбор одобрил. Наташка, несмотря на свое темное прошлое Горгоны Медузы, была лебедушкой хоть куда. Да и общение с вашим покорным слугой не прошло для нее даром. Она переняла у меня много хорошего, в том числе и манеру разговаривать. Недаром же умные люди считают, что с кем поведешься, от того и наберешься. Наташке в этом смысле с наставником повезло.
Де Перрон вернулся с целым ворохом исписанных мелким почерком пергаментов. Если все эти свитки действительно содержали наставления папы Шарля де Перрона, то последнему оставалось только посочувствовать. Будучи экономистом по образованию и скептиком по складу ума, я никогда не интересовался седой древностью, а потому в свое время пренебрег и латынью, и древнегреческим. К счастью, среди нас были крупные специалисты в области языков, я имею в виду Наташку и Вацлава Карловича Крафта. Пока они копались в пыли веков, я от нечего делать разглядывал стены парадного зала замка де Перрон. От его стен веяло именно этой самой седой древностью. Трудно сказать, кто приложил руку к строительству во всех отношениях примечательного сооружения, но надо признать, что это был человек на редкость добросовестный. Встав из-за стола, я принялся прогуливаться по залу, заглядывая в его потаенные углы. Ничего интересного я там не обнаружил, если не считать ворона, выпорхнувшего из ниши и в очередной раз до полусмерти напугавшего нашего дорогого вампира Шварца. Задремавший было Генрих Иоганнович подхватился с места и завопил дурным голосом:
— Это он!
— А кто — он? — попытался уточнить Марк, но Шварц только делал большие глаза и шептал какую-то чушь посиневшими губами. Возможно, он произносил магическое заклятие. Во всяком случае, в какой-то момент мне показалось, что он произнес слово «куиндук».
— Куиндук, вы сказали? — поднял голову Вацлав Карлович. — Куиндук сарокопуст варена махья тави.
