обнаружил. Остаток соломы Эдеко срывал уже с нетерпением. Затем, шаря по мечу обезумевшим взглядом, он пробежал пальцами по его рукояти, повторяя сложную гравировку. Потом повернулся ко мне и увидел мою удовлетворенную улыбку, что заставило его тут же отдернуть руку. Эдеко склонил голову, будто бы что-то обдумывая. Поднявшись, он вернулся, чтобы снова сесть напротив меня, но его взгляд помимо воли хозяина продолжал устремляться к мечу.
Я медленно встала и положила меч обратно в суму. Затем собрала солому, уложила ее поверх меча и поставила суму в угол, снова накрыв шкурами. Когда я обернулась, то с отвращением увидела, как Эдеко возвращал на место мою чашу с вином. Его рука дрожала.
— Вещь несравненной красоты, не правда ли? — спросила я.
Гаут отвернулся. Глубокий шрам на его лице казался еще более страшным. Я вдруг снова ощутила тот же сладковатый медовый запах, который окутал меня во сне. Должно быть, Сигурд стоял сейчас, невидимый, рядом со мной, как и обещал. От этой мысли у меня закружилась голова. Эдеко так резко вскинул голову, будто я рассмеялась вслух.
— Кто ты? — потребовал он ответа.
— Ильдико. — Казалось, в самом этом имени содержалась неодолимая сила перевоплощения. Я порадовалась тому, что послушалась Сигурда.
— Из какого ты народа?
Я отвела взгляд.
— Я без роду и племени.
Эдеко взял меня за подбородок и резко повернул к себе. Я наслаждалась отражением своего спокойного лица в его глазах.
— Я гаут, — бросила я с презрением.
— Это я и так вижу.
— Меня разлучили с моим народом, когда я была ребенком, — продолжила я. — Отряд римлян вырезал всех, кто оказался на дороге. Они убили моих родителей и братьев, убили бы и меня, будь я хоть чуточку старше. Наверное, просто не захотели марать свои мечи кровью ребенка, который и так умрет с голоду или попадется какому-нибудь дикому зверю. Но, как видишь, зверей на моем пути не оказалось. И я не умерла от голода.
Эдеко рассмеялся и убрал руку.
— А по мне, так ты чуть жива. Чем только душа держится в теле…
— Да, но все же я жива. Я ела ягоды и коренья, росла, училась воровать у племен гаутов, которые попадались на моем пути. Даже научилась охотиться. Раздобыть еды в избытке, конечно, не удавалось, но мне хватало. Поэтому ты и видишь меня сейчас такой.
Эдеко внимательно вглядывался в мои глаза.
— Если тебе встречались гауты, почему же ты не вышла к ним и не положилась на их милосердие?
— Когда я была маленькой, то не делала этого из-за страха. На моих глазах убили родных, откуда я могла знать о милосердии? Да и просить о чем-то я тогда тоже была не способна, потому что не умела разговаривать. Когда подросла, я, разумеется, выходила к гаутам и время от времени жила с некоторыми племенами. Так я научилась их языку и многому другому. Но меня всегда тянуло к той жизни, к которой я привыкла.
— Откуда у тебя этот меч?
Я вздохнула и посмотрела на чашу с вином. Теперь я чувствовала себя оскверненной общением с гаутом, который стал гунном.
— Это не простой меч. Ты и сам это видел. Он создан самим Воденом в те дни, когда боги ходили по этой земле так, как сейчас ходят люди.
У Эдеко расширились глаза.
— Откуда ты это знаешь?
— Мне сказал об этом человек, которому меч принадлежал раньше.
— И кто же он?
— Его звали Сигурд, он был франком, из знатного рода. Может, ты слышал о…
— Не слышал. Как меч попал к тебе?
Я молча смотрела на гаута. Это повествование я берегла для ушей Аттилы. Теперь же я боялась, что поведала Эдеко слишком много. Аттила может удовольствоваться одним пересказом. Но в то же время мне было ясно, что Эдеко не отступит до тех пор, пока я не отвечу на его вопрос, Поэтому я рассказала ему о том, как давным-давно семья гномов украла этот меч у богов. Один из этих гномов настолько сильно возжелал получить меч, что убил ради него своего отца. Для того чтобы избежать мести своих братьев, он превратился в дракона и унес меч высоко в горы. Затем, много лет спустя, один из братьев гнома-дракона, Реган, пообещал отдать меч Сигурду, если тот отправится с ним в горы, чтобы отомстить за смерть отца. Про золото я упоминать не стала. Как не стала говорить и о проклятье.
Эдеко с интересом меня выслушал, отрывая взгляд от моих глаз только для того, чтобы поднести к губам чашу с вином. В какой-то момент, когда я замолчала, чтобы восстановить дыхание, он протянул чашу мне. Сначала я подняла руку, чтобы отказаться от нее, но потом передумала и приняла — как символ своеобразного единства и дружбы. Тогда Эдеко улыбнулся мне, а я с удовлетворением подумала, что мне легко будет его обмануть. Я смогу убедить его в том, что пришла в город Аттилы с благими намерениями.
— Как же тебе удалось украсть меч у франка? — спросил Эдеко.
— Я не крала меч у Сигурда. После того, как он умер, я похитила меч у мужчины, который присвоил его себе. Сигурд любил меня. Он хотел бы, чтобы этот меч достался мне.
Эдеко прищурился. Я вздохнула.
— Понимаешь, — поспешила я объяснить, задетая его недоверием, — Сигурд вернулся с гор с мечом и сердцем дракона, но без спутника. Гном передумал отдавать меч, как только снова увидел, насколько он прекрасен. И Сигурду не оставалось ничего иного, кроме как убить Регана.
Когда я нашла Сигурда, он выглядел очень несчастным — ведь ему пришлось погубить старого друга. Все это произошло у подножья горы, недалеко от пещеры, в которой я тогда жила. Сигурд пребывал в смятении — он не знал, что объяснит франкам смерть Регана. Хоть Реган и не был франком, он прожил среди них долгие годы, и они его полюбили. Сигурд боялся, что франки потребуют меч в качестве платы за смерть Регана, поэтому только обрадовался возможности остаться вместе со мной в пещере до тех пор, пока не решит, что делать дальше. Я написала над входом в пещеру охранную руну, чтобы защитить ее от франков, если те вздумают искать Сигурда. Знания о рунах я получила от одной крестьянки, с которой какое-то время жила, а магической силой меня наделили сами боги, избрав и сделав валькирией. — Тут я замолчала, но Эдеко никак не отреагировал на последнюю фразу. Тогда мне пришло в голову, что он, гаут по рождению, не был гаутом по сути и ничего не смыслил в подобных вопросах. — Мы хорошо подходили друг другу, — продолжила я рассказ. — Я — валькирия, обладающая силой изменять события, и Сигурд, человек, который убил дракона. И случилось так, что наше восхищение друг другом переросло в нечто большее. Однако еще до того, как отправиться вместе с Реганом в путешествие, Сигурд обручился с женщиной из бургундов, к которой к тому времени уже охладел. Будучи гаутом, он не хотел нарушать данную им клятву, и наша близость заставила его страдать еще сильнее. Так он и жил со мной, мучимый сомнениями.
В конце концов Сигурд пришел к решению, единственно верному для мужчины, хозяина своему слову: он вернется к женщине из бургундов, чтобы сообщить ей о том, что жив и здоров, а потом отправится к франкам и расскажет им правду о смерти Регана. Но пока он не знает, как франки воспримут эту весть, меч надлежит спрятать. Сигурд хотел оставить его у бургундов. Даже тогда я чувствовала, что это его решение было, прямо скажем, не слишком мудрым. Но я так сильно любила Сигурда, что приняла свое предчувствие за ревность и не стала удерживать от поступка, который он считал правильным.
Со мной бы Сигурду ничего не угрожало, но мои силы принадлежат только мне, и, когда он удалился от меня, я уже не могла ничем его защитить. Он встретился со своей бургундской невестой, оставил меч у ее братьев и отправился домой, чтобы рассказать о смерти Регана. Потом Сигурд вернулся к невесте, чтобы сдержать данную им клятву и жениться на ней. Однако вскоре после их свадьбы братья жены стали вести
