к штурману.
— Штурман, сколько времени до цели?
— Сорок минут, — отвечал Федоров.
— За пять минут до цели предупредите меня.
— Есть предупредить.
Бомбить должны были резервы противника в районе Вязьмы. Гитлеровцы защищались всеми противовоздушными средствами. Высота бомбометания — две тысячи метров. Среди лучей прожекторов один толстый — это луч-наводчик, синхронно связанный со звукоуловителем. По нему ориентируются остальные прожекторы. Толстый луч шарит по небу и остальные шарят. Но вот он застыл на месте, остальные, скользя, ощупывают его. Скрестились. Самолет пойман. Открывает огонь зенитная артиллерия.
Мы набрали высоту более трех тысяч метров и так идем.
— До цели осталось пять минут, — докладывает штурман.
Закрываю шторки охлаждения моторов, убираю газ и плавно, бесшумно иду на снижение. Цель уже бомбят, внизу видны разрывы, пожары, в воздухе густая мгла. Бьют зенитки по верхушкам световых конусов, но штурман ничего этого не видит, он всецело занят прицеливанием.
Боевой курс. Высота заданная — две тысячи метров. Бомбы сброшены, и мы продолжаем идти дальше со снижением. По нашему самолету не было произведено ни одного выстрела, потому что летели мы почти беззвучно.
Выходим из зоны обстрела. Высота 1500 метров. Задание выполнено, теперь уже неловко не соблюдать субординацию.
— Товарищ комиссар, хотите посмотреть, как бомбят наши товарищи?
— Давайте посмотрим.
Не меняя высоты, обходим на безопасном расстоянии вокруг города. По-прежнему наши интенсивно бомбят цели, по-прежнему лучи прожекторов хватают в клещи то один, то другой самолет, крепко бьют зенитки.
— А почему по нас не стреляли? — спрашивает Федоров.
— Вы поразили цель? — отвечаю вопросом на вопрос.
— Конечно…
— А может, мы бомбили не ту цель?
— Что вы, я уверен, что мы бомбили правильно. Но почему нас не обстреляли — не понимаю.
— Не посмели. Ведь у нас на борту комиссар.
— Бросьте шутить.
— Главное, товарищ комиссар, — поразить цель, остальное — секрет фирмы.
Комиссара Федорова не только уважали в полку — его любили. К нему шли за помощью, с ним советовались по всяким, даже личным вопросам. И ко всем он был одинаково внимателен, всех выслушивал, всем, кто нуждался в помощи, старался помочь.
После того как институт комиссаров, выполнивший возложенные на него задачи, был отменен и была введена должность заместителя командира по политической части (замполита), мы по-прежнему очень уважали политических и партийных работников, при обращении и заочно именовали их этим благородным званием — «товарищ комиссар». Такие политработники, как Г. Г. Гурьянов, С. Я. Федоров, М. И. Хренов, А. Я. Соломко, Н. И. Виноградов и многие другие, заслуживали высокого звания — «особо уполномоченный Коммунистической партии и Советского правительства в Советской Армии».
Началось наше участие в Сталинградской битве. Летали увлеченно, бомбили врага с ожесточением, полные решимости отстоять Волгу, остановить, уничтожить фашистов.
Бомбили аэродромы, железнодорожные станции и перегоны, бомбили по переднему краю — самое ответственное задание, требующее детальной ориентировки и точного прицеливания.
Путь до цели был короток, горючего брали в обрез, чтобы увеличить бомбовый груз. Совершали по два вылета в ночь. Полеты требовали слаженной организации управления и тщательной подготовки всего экипажа. Как только погода портилась и затруднялась визуальная ориентировка, полеты переносились на цели, расположенные в ближнем тылу противника.
Сталинград пылал в огне. Живого места, казалось, не было. Как только держались мужественные защитники города! Нам, летчикам, привыкшим к своей стихии, представлялись почти невыносимыми те испытания, которым подвергались бойцы в окопах, блиндажах, в разрушенных зданиях. В самом деле, над полем боя, над этим огнедышащим вулканом, мы находимся считанные минуты, они же — пехотинцы, артиллеристы, саперы — проводят в самом кратере этого вулкана дни и ночи, дни и ночи. Честь и слава им, героям! Сталинградцы держались стойко, с величайшим мужеством отражая натиск озверелых гитлеровских орд.
Однако жарко было не только на земле, но и в воздухе. Враг обстреливал нас из зенитных орудий и пулеметов всех видов и калибров, и редко кто не привозил пробоин в своем самолете. Некоторых сбивали, многих подбивали, доставалось и мне с экипажем.
Об одном случае хочется рассказать подробнее.
Делали, как обычно, второй вылет за ночь. Бомбить нужно было скопление вражеских войск почти в центре города. Цель была невелика по площади, и поэтому требовалась большая точность бомбометания. Летим невысоко, видимость хорошая, зенитки бьют крепко, но мы к этому уже привыкли.
Зашли на цель, сбросили бомбы. Попадание удачное, но что-то мало было взрывов. Вышли из поля боя, радист проверил бомбовые люки, и оказалось, что не сбросилась левая секция бомб.
Надо снова заходить на цель. Зашли, прицелились, но бомбы не сбросились.
Зашли в третий раз, использовали все аварийные способы сбрасывания. Но бомбы и на этот раз остались на борту, зато в правый мотор угодил мелкокалиберный снаряд, и мотор стал работать с перебоями. Пришлось идти домой с бомбами и с подбитым мотором. Ну ничего, главное — не загорелись.
Машину трясет, Дергает, пришлось поубрать немного сектор газа. Бомбы зависли, то есть нижняя не сбросилась, а остальные четыре сбросились и лежат на нижней. При каждом рывке подбитого мотора они скользят друг по другу. Положение незавидное: садиться с бомбами нельзя — при толчке о землю, даже при выпуске тормозящих щитков-подкрылков, они могут по инерции скользнуть вперед, удариться в бронеспинку сиденья летчика и… малого клочка от нас не останется. Горючего немного, всего на один час сверх расчетного. Луна зашла, темно. В районе посадки небо закрыто облаками, моросит дождь. Радировали о случившемся на командный пункт.
Вот и аэродром. Все уже сели, в воздухе остались только мы. Земля встревожена. Командир полка майор Тихонов на командном пункте аэродрома ожидает нас. Темнота, дождь, горючее на исходе. Ходим по большому кругу.
Наконец даю распоряжение всем выброситься на парашютах, я один поведу самолет на посадку, авось обойдется.
Первым ответил Вася Максимов.
— Я, товарищ командир, прыгну тогда, когда вывалитесь вы за борт.
— Командир покидает корабль последним, — отвечаю.
— Да, но раз вы не думаете его покидать, не покину и я. Вместе летаем — вместе и приземлимся.
Васю поддержали остальные члены экипажа. Что ж, в самом деле жалко самолет. Вася уже несколько раз отключался от переговорного аппарата и уходил в бомболюки, но сделать ничего не мог. После очередной неудачной попытки что-нибудь предпринять я сказал Максимову:
— Вот что, Вася: отрежь стропы от парашюта и привяжи ими бомбы, чтобы они не могли скользнуть во время посадки к бронеспинке.
Он сразу же понял, что это единственный способ хотя бы немного уменьшить опасность взрыва, грозившую нам при посадке, и, бросив короткое: «Есть!» — снова отправился в бомболюки.
Ну, кажется, выход найден. Закрепим бомбы и пойдем на посадку. Но не тут-то было. Возвращается Вася и докладывает:
— Товарищ командир, так у нас же не бомбы подвешены, а торпеды.
