Ночь лунная, светло как днем. Вот и железнодорожная магистраль. Пересекаем ее и идем параллельно дороге дальше на запад. Нужно найти станцию и сбросить «пятисотку». Внезапно Максимов докладывает:
— Товарищ командир! Обратите внимание, слева блестит что-то. Похоже на реку, но не река.
Я посмотрел — действительно, блестит длинная какая-то полоса, но реки в том месте быть не может. Надо проверить, что же это. Подлетаем ближе — по дороге движется длинная колонна танков. Тускло светят подфарники, и создается впечатление, будто играют блики на водной поверхности. Колонна направляется к магистрали.
На такую цель не жаль «пятисотки». Заходим под углом к направлению движения колонны, высота 800 метров — предельно низкая для бомбометания. Сбрасываем тяжелую бомбу. Она падает в голову колонны. Взрыв — и всё потухло, блеск прекратился. На месте взрыва сразу возник пожар.
— Метко ударили! — одобрил Соломко. — Ей-ей, не поверил бы, если бы своими глазами не видел.
Следующим объектом бомбардировки стал железнодорожный эшелон, двигавшийся на восток. Эшелон с горючим или боеприпасами, потому что сразу же начались сильные взрывы, пожар.
Полетели дальше и подбили еще три эшелона. Осталось две бомбы, а тут маленькая станция и на путях два эшелона. Надо поразить. Решили бросить одну бомбу. Зашли, прицелились и… не попали. Бомба немного не долетела. Если бы бросали две — наверняка попали бы.
Штурман злится:
— Ведь я целился из расчета на две бомбы, забыл, что буду бросать одну. Вот растяпа!
Зашли вторично, и опять неудача — попали в станционное здание, а эшелоны стоят невредимые, один в направлении на запад, другой — на восток. Бомб у нас нет, а цель осталась непораженной. Что делать?
— Обстреляем из пулемета? — предлагает Вася.
— Согласен, — отвечаю.
Светало. Мы отвернули подальше, затем полетели почти на бреющем вдоль дороги, я накренил машину влево, и Вася «прочесал» эшелон от хвоста до самого паровоза.
Гитлеровцы ответили шквальным огнем. Паровоз окутался паром, а мы ушли восвояси. Ушли бреющим, то есть на самой малой высоте, так как подниматься было опасно — уже день.
И надо же было случиться, что повстречали немецкий самолет, следовавший на приблизительно одинаковой с нами высоте.
— Самолет противника! — доложил штурман.
— А патронов-то нет, — меланхолически произнес Вася.
Я резко отвалил в сторону, фашист, заметив нас, — в другую, и расстояние между нами сразу увеличилось. Видимо, у него тоже патронов не было и встреча с нами ему была ни к чему. Он еще имел нахальство «поприветствовать» нас — покачать крыльями. Вася погрозил ему кулаком.
— Счастье твое, что у меня нет патронов, помахал бы ты крылышками по-другому…
Полет этот имел свои последствия.
Во-первых, некоторые штабники, недоверчиво ухмылявшиеся, когда я докладывал о результатах выполнения задания, перестали ухмыляться.
А во-вторых… комиссар Соломко неожиданно подал рапорт с просьбой доверить ему самолет. Дело в том, что Соломко имел летную профессию.
На свое ходатайство он получил отказ — хороший комиссар был не менее нужен военной авиации, чем пилот или штурман. Но позже Соломко добился всё-таки своего и, став боевым летчиком, завоевал такое же уважение в полку, как и то, которым он пользовался в качестве комиссара.
К тому времени, когда мы обороняли Сталинград, у меня уже было около сотни боевых вылетов — своего рода юбилей. И вот в одну из ночей последней декады сентября собираюсь я на второй в ту ночь вылет, даю указания техсоставу о подготовке самолета. Подходит ко мне корреспондент военной газеты капитан Павлов и говорит:
— Товарищ Швец, в штабе сказали, что у вас сегодня сотый вылет. Так ли это?
— Наверно, так, раз говорят в штабе, а что?
— Я попрошу вас написать в нашу газету, как вы…
— Как дошел я до жизни такой? Нет, дорогой товарищ Павлов, писать я не буду. Не умею, да и некогда. Вот переберемся на основную базу, тогда мы с вами и напишем что-нибудь, а сейчас — увольте, готовимся ко второму вылету.
— Но мне нужно именно сейчас! — настаивает Павлов.
Я подумал и говорю:
— Знаете что? Садитесь со мной в самолет вместо стрелка, полетите, посмотрите и сами напишете. Заручитесь только разрешением полкового комиссара товарища Федорова. Можете сказать ему, что Швец не возражает.
— Есть! — радостно воскликнул Павлов и исчез.
Пока техсостав готовил самолеты ко второму вылету, мы сдали донесения, попили чаю в столовой. И только собрались сесть в машину, чтобы ехать на аэродром, как прибежал Павлов:
— Разрешили! Лечу с вами!
Ночь была ясная, звездная, и лишь над Сталинградом стояла дымная мгла, поднимавшаяся на большую высоту. Цель на этот раз — передний край противника. Бомбовая загрузка полная. Легли на боевой курс. Внимание всего экипажа сосредоточено на одном: поразить цель.
Послышались щелчки пиропатронов: бомбы пошли. Только оторвалась последняя — раздался голос Максимова:
— Атакуют два истребителя, открываю огонь.
И тут же — длинная очередь из турельного пулемета.
Веду самолет ровно, давая возможность Васе стрелять прицельно. Как только стрельба прекратилась, начинаю маневрировать, чтобы истребители не могли прицелиться в нас, а в это время Вася докладывает обстановку.
Истребителей было два: МЕ-109 (одноместный) и МЕ-110 (с турельной установкой, более опасный). МЕ-109 зашел сверху, вероятно, для того, чтобы отвлечь наше внимание, а сбоку в это время подкрадывался МЕ-110. Когда Вася открыл огонь, МЕ-109 отвалил и больше не появился: то ли был подбит, то ли просто ушел. Теперь все наши усилия направлены на то, чтобы покончить с МЕ-110.
Истребитель всё время старается зайти снизу справа, чтобы оказаться в мертвой зоне и беспрепятственно атаковать нас.
— Самолет справа ниже, — докладывает Максимов, Ныряю вниз.
— Товарищ командир, я не могу прицелиться, он быстро прячется. Сделайте что-нибудь! — просит Вася.
Резко клюю вниз и круто разворачиваю вправо, пересекая курс врагу.
— На таран идет! — кричит Вася.
— Немцы на таран не ходят, — отвечаю я.
У меня свой расчет: перерезая курс противнику, вынудить его развернуться и открыть мне свое уязвимое место — низ самолета, «пузо». Риск большой: если фашист — плохой летчик, с замедленной реакцией, он не успеет отвернуть, и мы неизбежно столкнемся.
В действительности всё происходило гораздо быстрей, чем читаются эти строки. На наше счастье, летчик был, по-видимому, классный, успел вовремя отвернуть. Вася не теряя ни доли секунды, всадил в «пузо» вражеского самолета, почти в упор, длинную очередь. МЕ-110 стал падать, волоча за собой шлейф дыма и пламени. Истребитель упал и взорвался.
— Вижу парашютиста! — доложил Вася.
— Где он? Наводи!
Сделав разворот, направляюсь в сторону опускающегося парашютиста. Азарт на время лишил меня здравого рассудка, появилось необдуманное и неразумное решение: навесить парашютиста на крыло и привезти домой. Очень даже эффектно! Прилетает Швец, юбиляр, и на крыле привозит немецкого летчика
