на седьмом небе, так они нам понравились. Но когда началось изучение этих самолетов, мы постепенно, небо за небом, снижались, пока снова не оказались на матушке-земле. Около шести месяцев продолжалось обучение, а полеты производились только условно. И когда пришла пора летать, восхищение сменилось равнодушием. Как бы и в этот раз не повторилась та же история.
Сделав поправку на военное время, я решил, что для освоения машины должно хватить месяца. Но не тут-то было. Едва мы представились командиру эскадрильи, он спросил:
— Почему опоздали?
— Как опоздали? — удивился я. — Мы только что с поезда.
— Самолет изучили?
— Впервые видим.
— Ну, всё равно. Вот вы, — командир указал на меня, — садитесь в самолет.
Я занял пилотское место в кабине. Командир показал рычаги, кнопки, приборы, объяснил порядок пользования ими на взлёте и посадке, заставил повторить, проделать некоторые манипуляции, потом спросил:
— Всё понятно?
— Вроде понятно, — неуверенно ответил я.
— Никаких «вроде». Я спрашиваю: понятно или нет?
— Так точно, понятно, товарищ капитан!
— Тогда запуск моторов и — в воздух.
«Как, — подумал я, — и это всё обучение? Да я еще даже не осмотрелся как следует».
Моторы запущены. Командир сел в переднюю штурманскую кабину, воткнул ручку управления, и мы пошли на взлёт. Два провозных — и я пошел самостоятельно. Вот и всё обучение. Остальное доводи сам.
Пришлось доводить.
Самолет мне в общем понравился. С точки зрения аэродинамических качеств это была прекрасная машина, очень устойчивая, летучая, но со множеством недостатков.
Главный из них заключался в том, что моторы не обладали необходимой мощностью. К сожалению, машина не прошла всех испытаний в воздухе. Над нею еще предстояло работать и работать.
На некоторых самолетах самопроизвольно загорались моторы, и экипажу приходилось выбрасываться на парашютах. Аварии будто бы происходили потому, что пластинчатая контровка гаек, которыми выхлопной коллектор прикреплялся к мотору, была ненадежной: гайки от вибрации в полете отвинчивались, пламя пробивалось в щель, лизало блок, и мотор загорался. Так ли это или иначе, но потерь было много.
Полком командовал полковник Новодранов — рослый, плотный человек с мужественным лицом и резкими движениями. Его заместителем и другом был полковник Щеголеватых. У обоих за плечами — Испания, Халхин-Гол, оба участвовали в финской кампании. Опытные боевые командиры, чья дружба для многих из нас служила примером.
Освоив машину, мы перелетели в другой город. На маршруте у меня сильно грелся правый мотор. Причину я так и не выяснил, и меня это сильно беспокоило. Техники никаких отклонений от нормы при осмотре не обнаружили.
На новом месте дислокации мы рассредоточили самолеты по окраине аэродрома. Наша третья эскадрилья располагалась почти в степи. Полетов проводилось очень мало, но личный состав должен был весь день неотлучно находиться у самолетов.
Стояла нестерпимая июльская жара. Утром нам привозили двухведёрный бак воды, но его хватало лишь до обеда, и мы страдали от жажды. А еще мы страдали от безделья.
Шла кровопролитная война. Радио передавало неутешительные вести с фронта. Появилась песня «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…», мелодия и слова которой пробирали до слез. Мы места себе не находили. Надо действовать, действовать! Надо летать, разить врага, а мы сидим под крылом самолета и изнемогаем от жары.
Через несколько дней снова начались тренировки — и снова аварии. Затем перешли на ночные полёты — и опять наломали дров. Обнаружился новый недостаток в этом самолете. Ночные полеты проводились по кругу, на малой высоте. Сквозь полусферическое остекление кабины летчика спереди видны наземные огни, звёзды. Но огни, находящиеся сзади самолета, также отражаются в лобовом стекле. При полете по прямой эти отражения почти не мешают, а при разворотах огоньки разбегаются: истинные в одну сторону, отраженные — в другую. Пилот путает их, теряет пространственную ориентировку — и самолет падает. Так потерпел аварию летчик бывшего Управления международных воздушных линий Смирнов. Самолет разбился, летчик отделался тем, что рассек бровь. Падали и другие. Падал и я, но невероятным усилием успел выравнять машину у самой земли.
Надо отдать должное конструкции самолета: во всех случаях падения экипаж оставался цел, так как удар принимало сначала шасси, затем центроплан. Фюзеляж почти не получал повреждений и экипаж отделывался ушибами.
Хороший был самолет, но не успели довести его «до ума».
Ночные тренировки закончились. Полк приступил к подготовке полета в глубокий тыл врага — на Берлин. Готовились тщательно, ног осуществить этот полет не удалось. Фронт приближался, по городу ввели затемнение. Оставаться здесь сделалось небезопасно, и часть вновь перебазировали в глубь страны, на восток.
Полет на Берлин через некоторое время всё же состоялся, но уже без меня. Подробности я узнал гораздо позже.
…По прибытии на новое месторасположение привели в порядок материальную часть и продолжили подготовку к налету на Берлин. Но так как до цели было очень неблизко, предварительно перелетели на аэродром подскока. Оттуда и был организован налет. Готовился весь полк, вылетело меньше половины экипажей, боевое задание выполнили всего самолетов восемь.
Полет проходил ночью, в тяжелых метеорологических условиях, на маршруте встречались грозовые облака, но цель была обнаружена и поражена.
На обратном пути самолет командира корабля Степанова был сбит над Финским заливом немецкими истребителями. От прямого попадания загорелись сразу оба мотора. Экипаж покинул самолет. Выпрыгнуло трое, в живых остался один — стрелок-радист Максимов. Перед войной он тренировался в прыжках на воду, и этот опыт ему пригодился. Увидев, что опускается на воду, Максимов расстегнул лямки парашюта и приготовился к приводнению. Легкий утренний туман помешал ему точно определить расстояние, и он отпустил лямки слишком рано, метров за десять до воды. Камнем упал вниз, больно ударился и едва не захлебнулся.
С нашего корабля, оказавшегося поблизости, следили за приводнением и вскоре подобрали парашют. В кармашке его обнаружили паспорт на имя Максимова с датой перекладки — парашют перекладывали только вчера перед полетом. Начались поиски.
Четыре часа Максимова качали волны. Когда моряки, наконец, подобрали его, он весь окоченел и был без сознания. На корабле пришел в себя, но не мог ни говорить, ни двигаться. Корабельный врач оказал Максимову медицинскую помощь. Моряки обогрели его, обсушили и отправили в Пушкино. Остальных членов экипажа не нашли. Видно, перед приводнением они не расстегнули лямки парашюта и утонули.
Тем не менее, несмотря на потери, первый налет нашего полка на Берлин можно было считать удачным. За выполнение ответственного задания многим летчикам были вручены правительственные награды. Заместитель командира третьей эскадрильи старший лейтенант Малинин получил орден Ленина.
Но вернёмся к событиям, предшествовавшим налету на Берлин и касающимся лично меня.
Итак, в конце июля планировалось перебазирование полка. Самолет загрузили всем необходимым техническим имуществом и личными вещами лётно-технического состава. Полет предстоял длительный, и готовились к нему тщательно. По нескольку раз всё осмотрели и проверили. Но меня не оставляло беспокойство: почему греется правый мотор? Не подведет ли он на маршруте? Ведь причина перегрева так и не обнаружена.
