– Нет, нет, подождите! – перебил Сашу Холодец. – В больнице она с чем-то серьезным?
– Она в коме. – Тон Саши заметно потеплел.
– А вы с ней общались? – как-то странно спросил экстрасенс, словно вкладывая свой смысл в эти простые слова.
– Нет.
– Значит, скорее всего, рано, еще пока рано, – пробубнил под нос мужчина, как если бы он говорил для себя, а не для Саши. – И значит, скорее всего, она выздоровеет, то есть поправится, если не умрет, конечно. – Голос Холодца звучал спокойно и как-то убедительно.
– Она к вам приходила, – напомнил Саша.
– Вы опять хотите обвинить меня в чем-то? – Удивленные брови взметнулись вверх к лысому лбу медиума, но голос оставался спокойным. – Вы предполагаете, что это именно я толкнул вашу э-э… Олю к такому шагу?
– Может, вы что-то знаете… – нерешительно продолжил Саша.
– Она приходила. Приходила один раз. Спрашивала, много спрашивала, но отнеслась ко всему сказанному мной скептически. А еще она нагрубила, надерзила мне. А потом ушла.
– Что? Что она спрашивала? О чем? – Саша понимал, что разговор с экстрасенсом как-то не клеился, что он снова перешел на просительный тон.
– Я вам одно скажу: причину поступков вашей Оли ищите в себе, а не во мне. Больше я вам ничего не скажу. Мне просто нечего вам сказать. – Слова Холодца были теперь резкими и колючими.
– Но почему?
– Я все сказал. Вы должны понять это сам. Постичь и принять. Я не вправе… А самоубийство – это грех. Большой грех и, быть может, даже великий грех! А ее неверие, неверие вашей Оли, а еще точнее, даже безверие… – Холодец, сам того не замечая, заговорил книжным языком неважно какого писателя, точнее, неважного писателя. – Безверие ее и того страшнее!
Саша закрыл уши руками, но слова мага долетали, казалось, до самого его сознания. Пятеро сумасшедших глупо вращали головами, вцепившись в лежавшее на столе блюдце, и, казалось, не замечали ничего вокруг. Саша зажмурился и выбежал из комнаты. Он резво покинул прихожую и вылетел в подъезд. Шаги его гулко раздавались по лестнице. На выходе из подъезда Саша еще раз приложился головой к трубе, но не почувствовал никакого дискомфорта.
Он вылетел из негостеприимного дома, беззвучно ругаясь. Ругаясь, он сел в машину. Только сейчас, только здесь он почувствовал себя самим собой. Боль в голове и чувство опустошенности постепенно проходили.
Бомж в отвратительных лохмотьях все так же ковырялся в помойке. Рядом с ним стояла та самая безглазая женщина и что-то ему говорила. Саша хотел убедиться в том, что лицо женщины было действительно лишено глаза, но она стояла к нему левым боком, и он не видел, точнее, не мог видеть ее изувеченного лица полностью. А потом он завел двигатель и поехал.
Саше стало душно. Он ослабил узел галстука и стал думать мысли. А мыслей было много и даже еще больше, чем много.
Саша ехал и думал. Он ехал просто вперед. А еще он курил. «Самоубийство – это грех. Большой грех…» Голос Холодца раздавался прямо в голове Саши. Он ехал и думал. Думал о словах экстрасенса. Думал об Оле и думал о суициде, вернее, о самоубийцах.
Саша знал, где-то слышал, что самоубийц не отпевают в церкви. Их даже хоронят за оградой кладбища. Но почему? Говорили, что лишать себя жизни – грех. Говорили, что если Бог дал жизнь, то нельзя отказываться от этого дара. А еще считалось, что самоубийство равносильно хладнокровному убийству. И что любопытно, настоящих убийц, которые убивали детей, насиловали женщин… их отпевают, их хоронят по христианским обычаям.
– Но почему, почему? – спрашивал он как-то об этом Лешу. – Как можно рассматривать этот акт как убийство?! Ты представь, я сейчас не о ком-то конкретно, а так, в общем… представь, что кто-то убил себя. Понимаешь, Леша, он в молодости почувствовал, что… что-то не так… Почувствовал, что он не такой, как все, и убил себя. Церковные его не отпевают, потому что грех это. А тот убивший себя молодой человек, который не достоин всего этого, он, представь, не убил себя тогда, а вырос в чудовище. Вырос в убийцу, маньяка, насильника. Но вот он умер своей смертью в тюрьме… или расстреляли его. Так его хоронят! А если бы он ценой свой жизни спас много жизней, ему, по трактовке церковников, доступ в рай закрыт. Что удивительно, даже те, кто не крещен, и того Святые Отцы лишают надежды попасть в рай. А если ребенок родился мертвым, чем он виноват?.. Ничем! Нет! Тут или там… – Саша ткнул пальцем в небо, – ошибаются! Или здесь нам неверно трактуют Его волю.
Леша согласился, и спора с ним тогда не получилось. Они всегда спорили, а в тот раз нет. Потому что правота слов Саши не подвергалась Лешей никаким сомнениям, совсем никаким.
– Саша, а ведь ты прав! Прав в доску! – нервно куря, говорил тогда Леша.
Сейчас Саша чувствовал, что он думает так же. Он, конечно, не оправдывал Олю и даже отчетливо осуждал, но не мог и не считал себя вправе оспаривать ее выбор. Он только хотел понять – понять ее и понять себя. Понять, что же произошло…
Саша ехал и курил, выпуская дым в окно и стряхивая туда пепел. Ему было противно. Противно и неприятно, оттого что он не приблизился к разгадке этой страшной тайны ни на шаг.
Саше казалось, а может быть, он был даже уверен, что Холодец знал больше, чем сказал. Но Саше от этого было не легче. Пока ему оставалось только курить.
Саша курил, но легче ему не становилось. Много курил, но мысли не думались. Есть не хотелось. Точнее, Саша совсем не чувствовал, не ощущал голода. Тем не менее он решил, точнее, отчетливо понял, что поесть надо. Даже необходимо. За перекрестком показалось подходящее заведение. «Дюймовочка» гостеприимно манила в себя чистенькими занавесками и искусно выполненной вывеской. Уж в этом Саша разбирался. Сюжеты из детских сказок переплетались с темами из кулинарии. Семеро козлят несли блюда с экзотическими фруктами, а неизвестно как оказавшийся среди них Буратино хлопотал на кухне современного дизайна. Саше показалось, что готовил деревянный мальчик не что иное, как шашлык на углях. «Очень символично, надеюсь, шашлык не из Артемона», – подумал Саша и вошел внутрь.
Посетителей было немного, и по большей части дети. Саша прошел в дальний угол – он никого не хотел видеть – и сел на стул. Точнее, устроился на маленьком стульчике за крошечным столиком. Его ноги оказались почти на уровне ушей. «Что за… – подумал Саша. – По веяниям какой моды здесь такой странный дизайн?» Он достал сигареты, поискал глазами пепельницу.
– У нас не курят, – подбежала к нему девушка в передничке.
Саша неохотно убрал сигареты.
– Что желаете? – спросила у него официантка.
Мысли в голове Саши переплелись, точнее, цеплялись одна за другую. Их надо было как-то привести в порядок и заставить думать. Саша отчетливо понимал, что есть он не хочет. Вместе с тем он чувствовал, что заставить себя что-то съесть просто необходимо. Он попытался вспомнить, когда он ел в последний раз, и ему это не удалось. Не удалось вспомнить, когда он принимал пищу. Он даже стал гневаться на себя, что не мог вспомнить этого.
«Для начала нужно, даже необходимо срочно выпить, – подумал Саша. – Учитывая, что я за рулем, пятьдесят граммов водки под горячий супчик мне будет просто замечательно». Он мечтательно закатил глаза, представив вкус водки и горячего супчика. Ему сделалось вкусно и даже как-то спокойно. По- домашнему уютно и спокойно.
– Пятьдесят грамм водки… – начал он диктовать свой заказ.
– Не бывает.
– Что? – переспросил Саша.
– Водки, говорю, у нас не бывает, – повторила официантка.
– Ну ладно, – легко согласился Саша. – Тогда что там у вас есть? Джин, ром, коньяк, текила, вино…
– Ничего этого тоже нет.
– А что тогда есть? – теперь Саша начал гневаться не только на себя.
– Коктейли.
– Отлично, – успокоился он. – Какие порекомендуете?
